Знаки судьбы

Ее стройная спина дрожала, а грудь через облегающий топ прижималась к его ноге. Между ног профессора возникало новое, небывалое ощущение. Рыдания У Цюн тут же прекратились, и она посмотрела на него затуманенными глазами.

Дыхание профессора участилось. Он сжал ее крепче и начал целовать в шею; другая его рука потянулась к ее свитеру, исследовать мягкие изгибы под ним.

С губ У Цюн сорвался тихий стон. Она готовно отозвалась, поместив руку ему между ног. Его рука обхватила ее грудь, в то время как пальцы У Цюн тянулись к пряжке его ремня. Через несколько секунд тот упал на пол. Ее руки вкрадчиво скользнули ему в брюки, и он застонал от блаженства.

– Я тебе нравлюсь? – нежно прошептала она ему на ухо.

Сил говорить не было; Дин Чжэнь просто кивнул.

– Тогда возьми меня, – сказала У Цюн, опьяненная желанием. Сорванный свитер полетел на пол. – Я твоя.

Она нащупала застежку лифчика и скинула его на пол. Дин Чжэнь окинул взглядом обнаженное тело своей секретарши. Кожа ее была насыщенно светлой, словно породистый нефрит. Он резко вдохнул. Старые воспоминания нахлынули слишком быстро, чтобы контролировать их. Крайне болезненные воспоминания…

Это было еще в подростковые годы. Из-за носового кровотечения его отпустили с уроков, и он пришел домой рано. Открыв входную дверь, увидел такой же вот оттенок белого. Бледный женский торс прижимался к смуглому телу мужчины, они были сплетены в объятиях. Образ врезался в сознание, будто выжженный на доске.

Та женщина была его матерью, но мужчина не был его отцом. Отец приходил домой гораздо позже.

Память скакнула вперед, словно кинолента без катушки. Следующее, что помнилось, – это панический, злобно-визгливый крик матери: «Убирайся! Поди прочь!» Он звенел в ушах, сменяя плотское возбуждение болезненной униженностью…

У Цюн почувствовала, как профессор обмяк. Ее охватили шок и разочарование.

– Что-то не так? – спросила она.

Профессор Дин промолчал. Годы с трудом завоеванного достоинства пролетели в одно мгновение. По его убеждению, достоинство мужчины – это всё. В защиту своего он жертвовал чем угодно, даже если это означало провести десять долгих лет без прикосновений женщины.

«Да ты, я вижу, и не мужик…»

Ему никогда не забыть ни эти слова, ни брезгливую снисходительность на лице молоденькой стервы, которая сказала ему это в ту вьюжную зимнюю ночь десять лет назад. Эта фраза пронзила ему сердце, будто кинжал, разбив его гордый образ на сотню зазубренных осколков. А потом нахлынула ярость. Он возненавидел это белоснежное тело. Оно было воплощением всего мирового зла и уродства, глумящегося над ним в напоминание о его униженности.

Он набросился и стиснул ей шею, пока из него по капле вытекал гнев. А когда наконец пришел в себя, его пальцы были пропитаны слезами и какой-то слизью. Комнату наполнял гадкий запах человеческих экскрементов. К тому времени как он понял, что натворил, было уже поздно. За это время бездыханное тело уже успело остыть. Голову лихорадочно сверлили мысли, что бы такое придумать для сокрытия содеянного.

С той поры профессор Дин не доверял женщинам, даже такой своей верной поклоннице, как У Цюн. Он окружил себя непроницаемой оболочкой, чтобы оберечь свое достоинство – и свою кровавую тайну десятилетней давности.

Но у судьбы имелись на него другие планы. Сегодня его скорлупа лопнула – одновременно с тем, как он понял, что его тайна раскрыта. И страсть, которую Дин Чжэнь столько лет подавлял в себе, вспыхнула в итоге с новой силой. Однако тени прошлого по-прежнему не отступали.

Что он мог сказать сейчас? Профессор закрыл глаза в тщетной надежде, что сейчас стряхнет с себя вязкий кошмар…

* * *

Слезы снова навернулись на глаза У Цюн, и теперь это были слезы неописуемой муки.

– Я тебе не нравлюсь? – спросила она упавшим голосом.

– Нет, – холодно ответил профессор Дин. – Я тебя презираю. Убирайся отсюда. Видеть тебя не могу!

Цвет сошел с лица У Цюн. Она пристально смотрела на Дин Чжэня, словно пытаясь проникнуть в самую его душу. Под ее взглядом он невольно опустил глаза в пол.

– Я тебе не верю, – сказала У Цюн, медленно приближаясь. – Все равно ты ко мне неравнодушен. Так зачем же лгать? Чего тут скрывать, к чему прятаться?

Не успел он сказать что-либо, как она наклонилась и губами нежно обхватила мягкий отросток между его ног.

Жар пробил профессора с новой, теперь уже неудержимой силой. В голове помутилось. Все прошлые грехи и унижения были забыты. Он был как новорожденный, плотно укутанный в кокон из сладострастия. И в этой нестерпимой остроте желания ничто уже не могло больше причинить ему боль.

У Цюн взволнованно задышала, чувствуя, как твердеет и набухает член у нее во рту. Теперь профессор был ей подвластен. И она даже осмеливалась верить, что он ее теперь ни за что не покинет.

* * *

Дин Чжэнь и У Цюн в обнимку лежали на кабинетном диване. К реальности их вернул настойчивый звук телефона из приемной.

У Цюн, прикрываясь рукой, осторожно поднялась.

– Ой… Наверное, это мне, – сказала она, уже снова в смущении.