Знаки судьбы

Ло Фэй: Моя должность руководителя специальной следственной группы всего лишь временная. Если по прошествии времени не произойдет еще одно убийство, я вернусь к себе в Лунчжоу.

Эвмениды: Ты откажешься от своей миссии?

Ло Фэй: Моя миссия не в том, чтобы мстить, а в том, чтобы предотвращать преступления. У меня есть два варианта. Если ты продолжишь убивать, я найду тебя и обезврежу. Если же исчезнешь и о тебе больше не будет слышно, тогда и заниматься нечем. Честно говоря, я, не задумываясь, выбрал бы второй вариант. А если ты попытаешься искупить свои прошлые преступления, мой выбор станет еще более интересным.

Эвмениды: Пока я продолжаю убивать, ты не перестанешь меня преследовать – я прав?

Ло Фэй: Да. На данный момент у тебя еще есть выбор, но как только ты совершишь еще одно убийство, все остальное я сметаю с доски. Даю тебе время до конца месяца.

Разумеется, этот срок был назван не наобум. Это была крайняя дата, вписанная Эвменидами в извещение о смертном приговоре журналиста Ду Минцяна.

Сейчас Ло Фэй ждал от Эвменид ответ. Его не последовало.

* * *

Спустя три дня, 10 ноября, 9:27

Похоронное бюро

Час стоял ранний, и на площадке перед похоронным бюро было просторно. Но и транспортный поток в эту сторону был негуст. Большинство водителей объезжали похоронное бюро стороной, предпочитая другой путь.

Около дюжины продавцов уже успели обустроить перед зданием свои ларьки. Здесь продавались цветы, венки, ритуальные монеты на путешествие покойнику в загробную жизнь, свечи – словом, все традиционные предметы, связанные в Китае со смертью и трауром.

– Господин не желает цветочков перед входом?

– Денежки, загробные денежки! Дешево, дешевле не бывает!

Из толпы прибывающих скорбящих вышел пожилой мужчина – изможденный, волосы и борода с обильной проседью; на вид лет семьдесят. Вдумчиво оглядев продавцов, он подошел к цветочному ларьку.

Приземистый продавец был сравнительно молод – в мятой одежде, не чесан и не мыт по меньшей мере неделю. При виде клиента он угодливо изогнулся:

– Чем могу, господин?

Не обращая внимания на его товары, пожилой спросил:

– Где твое начальство?

Продавец растерянно заморгал. Оглянувшись на других продавцов, он снова поглядел на старикана.

– Я вас, извините, не пойму… Мы, торговцы, тут сами себе хозяева.

– Брось прикидываться. – Старикан неодобрительно покачал головой. – Все вы из уголовки. И ты, и тот малый, что вышел за мной из автобуса. Вон тот, в зеленой куртке.

Глаза продавца метнулись влево, затем вправо. Он затравленно улыбнулся:

– Простите, господин. Вы, должно быть, с кем-то меня перепутали.

С долгим разочарованным выдохом старикан вдруг схватил торговца за сальную прядь на виске. Тот дернул головой, но старик держал цепко. Перед глазами торгаша что-то мелькнуло – резко, аж с ветерком у лица. Когда зрение снова прояснилось, он увидел, что старикан держит между пальцами беспроводной микрофончик.

«Торгаш» попеременно глазел то на микрофон, то на лицо старика. «Это на летучке не обсуждалось», – вертелось у него в голове.

– Вызови своего начальника. Мне надо с ним поговорить. – Старикан положил микрофон на прилавок и ушел.

Торговец поспешно схватил устройство с прилавка, чувствуя на себе пристальные взгляды других продавцов.

Пожилой человек вошел в похоронное бюро и направился к траурному залу в западном крыле здания. Внутри суетились несколько работников, занятых своими делами. У входа пожилой остановился и быстро выделил одного из «сотрудников» – статного молодого мужчину, на рубашке которого был логотип похоронного бюро. У этого сливаться с толпой получалось лучше, чем у «торгаша» снаружи, но скованность в походке выдавала и его. Существует заметная разница: одно дело – когда человек чувствует себя по-настоящему комфортно, и совсем другое – когда он просто притворяется, пытаясь смотреться правильно.

В центре зала возвышался стеклянный гроб. Рядом с ним, безмолвно плача, стояла пожилая женщина. Пожилой человек подошел, тихо положил руку на стеклянную крышку и опустил голову, глядя на тело, лежащее внутри.

Женщина обернулась. При виде старика горе на ее лице преобразилось в глухую ненависть.

– Все же пришел? – сиплым от слез голосом выдавила она. – Я-то надеялась, что уж больше никогда тебя не увижу.

Он медленно провел рукой по крышке гроба, словно пытаясь почувствовать лицо человека внутри.

– Он мой сын. Как я мог его не навестить?

– Надо же, разжалобился, старый лис… Когда тебе вообще было до него дело? Будь ты настоящим отцом, мы его сейчас не хоронили бы.

Лицо мужчины застыло.

– Ты думаешь, наш сын покинул нас только что? Его сердце уж много лет как окаменело.

– Ты по-прежнему винишь меня? И в самом деле думаешь, что это я во всем виновата? – с горьким презрением спросила она.

Он опустил голову и закрыл глаза.

Не обращая на него внимания, женщина взирала на тело своего сына. Затем, подавшись вперед, обняла гроб и горестно, безутешно расплакалась.