Знаки внимания

Потом я мучительно вспоминала, пытаясь сообразить — правильно ли я поняла этот очередной «знак внимания» или это больной выверт моего подсознания, измученного безнадежной любовью? Выражение его лица, напряженная поза…, по моим ощущениям — будто на низком старте. И напряжение это гудит высоковольтной линией между нами… или это только в моей голове творился такой откровенный беспредел? Скорее всего, так оно и было. Сумрак… он всегда обманчив, и искать что-то важное для себя лучше, наверное, при ярком свете.

Я первая отмерла тогда. Нашла в себе силы развернуться и уйти. Но он, само собой, видел, как я зависла — глаза в глаза. Я была для него открытой книгой, понятной и незатейливой. Моя влюбленность ни в коем случае не являлась для него тайной, но он больше ни разу не коснулся меня — ни руки, ни даже волоска.

Может просто потому, что косу я в тот же вечер обрезала. Жаль было…, много лет растила, красивая была коса — длинная и толстая, но не тяжелая, пышная. Но тогда мне казалось, что иначе просто никак — нужно это сделать, просто необходимо! Чтобы он понял, что я не разрешала, что я против! Что больше не допущу ничего подобного! Что не дам себя мучить и отравлять жизнь непониманием происходящего.

Что вообще это было с его стороны и зачем — шутка такая? Просто интерес к длинным волосам? Скорее, смахивало на издевательство, ведь он все понимал про меня. Но он не мог, это не было похоже на его привычное поведение и совершенно не вписывалось в образ взрослого и серьезного человека. Я не знала в чем дело и защищалась так — скрипели под ножницами волосы, по щекам стекали непослушные слезы…, я почти ничего не видела в зеркале. И отрезать-то я отрезала, но сразу же и пожалела об этом. Опять плакала…, а потом и бабушка плакала, когда увидела. Проклятый чужой принц!

Два долгих года…

Он, как начальник нашей СБ, знал обо мне все — что я купила подержанную машину и у кого, где живу, кто мои родители и где сейчас находятся. Что бабушка в шестьдесят пять ушла на пенсию, что у меня все эти годы не было никакой личной жизни, что в моей банковской ячейке лежат старинные серебряные серьги и трофейная марка стоимостью в миллион долларов. Мне пришлось рассказать об этом, когда он задал мне вопрос в лоб, вызвав к себе в кабинет:

— Екатерина Николаевна, я настаиваю… мне нужно, просто необходимо знать — что вы вложили в банковскую ячейку? Это не простое любопытство. Вы должны понимать, в чем заключается моя работа. Есть серьезные причины требовать от вас самого честного ответа.

— Какие могут быть причины? — блеяла я под его прямым серым взглядом, — есть такое понятие, как тайна банковских вложений. Это мое личное дело, как оно может касаться Шарашки?

— Я и надеюсь, что никак, но мне нужно удостовериться в этом, необходимо, — мягко дожимал он меня, а я сжимала потные ладони в кулаки, шалея просто от звуков его голоса, от того что он обращается напрямую ко мне. А еще прямой взгляд… это был явный перебор. Проклятый принц! Помешательство какое-то!

Зачем спрашивал, откуда узнал о ячейке, почему так настаивал? Я была не в состоянии выяснять это и раскололась, в конце концов, а он кивнул, поблагодарил за помощь и доверие и никогда больше не спрашивал об этом. Почему я сравнительно легко выдала нашу «страшную» семейную тайну? Почему всегда была, как под гипнозом, стоило ему обратиться ко мне с самым простым вопросом? Просто это было так редко…

Бабушка сразу же, прямо в тот самый вечер отправила меня к своей хорошей знакомой, и она постаралась исправить то, что я натворила на своей голове. Мне даже понравилось потом то, что получилось и мороки с волосами стало однозначно — меньше. Требовалось просто расчесать их утром влажной расческой с редкими зубьями.

Когда я явилась на работу с короткой стильной стрижкой с редкими волнистыми прядками на шее, он только сжал губы в тонкую жесткую полоску и, оглядев результаты моего отрицания вчерашней ситуации, вышел из помещения. Я не понимала его… Зато сама тогда вдруг четко осознала что нужно было мне, чего я добивалась этим своим бунтом — того же серьезного и уважительного отношения, что было до этого. И чтобы ни намека на насмешку над моими чувствами!

На ворохе волос и смятых простынях

В моих руках нагая женщина… Моя!

Целую щеки с длинной тенью от ресниц,

Ласкаю плечи, глажу линию ключиц…

Вчера — живот и впадинка пупка,

А раньше… сны, как пытка. Нелегка

Ты, доля жаждущего и не смеющего взять,

И только в снах… А предстоит еще… терять.

Хочу…! И больно так немыслимо хотеть.

Как говорят? Париж увидеть — умереть?

Нет, все не так! Тебя одну держать в руках,

Любить на влажных, скомканных шелках!