Знаки времени (15 января 1998)

Известно, что М.Булгаков происходил из семьи профессионального православного богослова, а Сталин также получил изначально богословское образование в семинарии, хотя в последствии и отказался от карьеры пастыря, работающего по контракту с официальной в империи православной церковью. То есть государь СССР мог в пьесе увидеть и понять те иносказания, что вложил в неё автор, и которые осталось вне понимания светской зрительской аудитории, не знающей тонкостей иносказаний богословской традиции православной церкви.

С чем в пьесе И.Сталин не согласился, неизвестно, но именно несогласие его с мнением М.Булгакова выразилось в запрете постановки пьесы. И.Сталин, как каждый может убедиться из его собрания сочинений, придерживался вполне определенных воззрений на отношение «элиты» и толпы, весьма отличных от воззрений С.Кургиняна, большинства нынешних «патриотов» и «демократизаторов». Сталин прямо отрицал потуги в построении новой со-циальной «элиты» со стороны многих и явно не хотел быть лидером «элиты». В частности, это видно из его письма в «Детгиз» по вопросу предполагавшегося издания книги «Рассказы о детстве Сталина»:

«… книжка имеет тенденцию укоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно. Теория «героев» и «толпы» есть небольшевистская, а эсеровская теория. Герои делают народ, превращают его из толпы в народ - говорят эсеры. Народ делает героев, - отвечают эсерам большеви-ки. (…) Советую книжку сжечь.» - 16 февраля 1938 г.

Смог ли выйти на понимание этого С.Кургинян? - явно нет, хотя он и поставил забытую пьесу под названием «Пастырь» вопреки тому, что сам Сталин не желал быть пастырем толпы, вопреки тому, что именно в этом качестве его видели многие верноподданные сталинцы и их противники.

Свое обращение к этому произведению М.Булгакова С.Кургинян объясняет так:

«Я ставил «Пастыря», полемизируя с «Покаянием» Абуладзе. Но не это главное. Главное - я полемизировал с «концом истории» Фукуямы. И не сам Фукуяма здесь важен, а его учитель Кожев и те, кто стоят за ним.»

По существу этими словами С.Кургинян выразил свое видение завершения прошлого этапа в истории России в её художественном выражении (от «Покаяния» к «Пастырю») и во взаимосвязи истории России с глобальным исторически процессом (Фукуяма - аналитик-глобалист, работу которого поддерживает длительное время РЭНД-корпорэйшн, писал именно о глобальной истории).

Образы в художественных произведениях - средство более плотной упаковки информации, чем категории, развитые в науке, в том числе и в социологии. Если обратиться к историческому прошлому, то сильнейший удар по историческому самоосознанию народов СССР нанес именно Т.Абуладзе фильмом «Покаяние», которому отозвались души множества людей, для кого так или иначе была памятна эпоха тридцатых годов.

Вызывая память о реальном прошлом в их жизни, Абуладзе создал омерзительно карикатурный образ той эпохи, раздув одни её черты и начисто изгладив из фильма другие, куда более исторически значимые. Сделал он это по злому умыслу или искренне по извращенности своей нравственности и понимания Добра и Зла - не имеет значения. Созданный им омерзительно карикатурный образ эпохи болезненного гангренозного загнивания троцкизма с открытым забралом в СССР в сознании поверхностно мыслящих людей отождествился со сталинизмом, всю свою историю последовательно и целенаправленно искоренявшего троцкизм - как крайнюю форму выражения ветхозаветно-талмудического сатанизма. Так благодаря великой силе искусства один Абуладзе оказался в качестве средства поражения исторического самоосознания людей эквивалентным целой армии Волкогоновых, Гординых, Конквистов и прочих доморощенных и зарубежных якобы ученых-историков.

По существу наша страна уже пережила эпоху «Покаяния» (кавычки вполне уместны по отношению не только к фильму, поскольку те кто клялся в своем покаянии по поводу исторического прошлого каялись на основе лживого исторического мифа об этом историческом прошлом). Но надо иметь в виду, что процесс этого лжепокаяния затронул преимущественно интеллигенцию, а не подавляющее большинство народа, которое отнеслось к этому «покаянию» безучастно созерцательно, и пока не высказало своего мнения ни словом, ни делом.

Многим памятна последняя фраза упомянутого фильма, с которым якобы вступил в полемику С.Кургинян: «Зачем дорога, если она не ведет к храму?»

Конечно в текст старой пьесы невозможно внести новых слов, отвечающих современным потребностям в полемике с инакомыслящими. Но в газетном выступлении всех любителей «покаяния» по Абуладзе можно было поставить перед встречным, куда более тяжелым для них вопросом, на который у них нет ответа:

«А зачем дорога, если она ведет к ХРАМУ?»