Читаем Знакомое лицо. Повести, рассказы полностью

Хотя ясных замыслов еще не было у меня в ранней юности. Из-за этого я и сокрушался в ту пору. Мне казалось, что я живу как растет трава. Вокруг меня люди совершают что-то продуманное заранее, добиваются чего-то изо всех сил. А чего я добиваюсь?

Я вот даже в Воеводском углу ничего толкового не сделал. Даже не попытался сделать. Я только ходил за Венькой, как свидетель или вроде его охраны. Но он и без охраны бы обошелся.

Венька лежал рядом со мной в санях—розвальнях на соломе, прислонившись головой к валенкам возницы, стоявшего на коленях в передке саней и потряхивавшего вожжами над мохнатой лошаденкой.

Потом у возницы, должно быть, затекли ноги. Он сел на перекладину, потревожив Веньку, и спросил:

— А закурить у вас, товарищи комиссары, не найдется?

— Не найдется, — сказал Венька.

— Плохо, — вздохнул возница. — Плохие вы, стало быть, комиссары, коли у вас и табаку даже нету.

— А еще чего, ты считаешь, у нас нету? — улыбнулся Венька.

— А я больше с вас ничего не спрашиваю, — сказал возница. — Какое мое дело с вас спрашивать? Велели мне вас отвезти в город, я отвожу. Говорят: «Отвези комиссаров, кои тут жиганов искали». И другим мужикам дали такой приказ — отвезти. А коли не было бы приказа, мы бы сейчас дрова возили. Но наше дело такое — слушать, чего говорят. А вы что, жиганов-то разве не нашли?

— Не нашли.

— Ну где ж их, однако, найдешь! Ведь они, поди—ка, в лесу. А в лес—то, однако, и комиссарам страшно удаляться. Ладно еще, господь милостив, вас самих не затронули. А то могли бы и вы жизни решиться. А жизнь—то, она, поди—ка, каждому дорога. Особливо коли получаешь хорошее жалованье. И паек. Казенные харчи, они скусные…

Возница явно смеялся над нами. Потом он стал рассказывать, как зверствуют бандиты. И опять спросил:

— Значит, выходит, товарищи комиссары, вы, примерно, как на осмотр ездили? На осмотр населения? А Воронцова, стало быть, самого Константина, вам повидать не привелось?

— Не привелось, — сказал Венька.

— А ты сам—то, отец, видал ли Воронцова? — спросил я.

— Где же, в каком месте я его повидаю? — нахмурился возница. — Мне ведь жалованье не выписывают, чтобы его ловить…

— Ты нашему жалованью не завидуй, — уже начал сердиться я. — И харчами не кори. У вас в деревне харчей сейчас больше, чем в городе. Вы даже снабжаете…

Я хотел сказать — бандитов. Но Венька взял меня за руку.

— Давай, отец, условимся вот как, — предложил Венька вознице. — Я запишу твою фамилию и адрес, где ты живешь. Как поймаем Воронцова, я напишу тебе открытку. Приезжай поглядеть на него…

— Надеетесь все-таки словить?

— А как же? Иначе, правда, не стоило бы возить нас в рабочее время. Лучше уж возить, как ты говоришь, дрова…

Венька разговаривал с возницей весело, по-мальчишески боевито. Но когда в Дударях мы пришли в баню и разделись, он словно постарел.

Повязка его так прилипла к незажившему плечу, что мы ее, даже намочив горячей водой, с трудом отодрали. И плечо вспухло. А лицо у Веньки сделалось черным.

Париться он не стал. Только слегка помылся, выстирал бинт, накинув на спину полотенце, подождал в предбаннике, пока я попарюсь и перевяжу ему плечо.

— Попарься за двоих, — пошутил он. — Жалко, пропадает такой мировой пар.

Из бани мы пошли искать Полякова, чтобы сделать перевязку по-настоящему. Но Полякова не было.

По дороге мы узнали, что сегодня городское комсомольское собрание и на повестке дня очень важный вопрос.

— Пойдем на собрание, — предложил Венька. — А потом опять поищем Полякова. Мне не хочется пропускать собрание. Интересно, ребят встретим…

— Вот видишь, не надо было тебе ездить сейчас в Воеводский угол, сказал я, заметив, как Венька все время морщится.

— Почему это не надо? — возмутился он. — Очень даже надо было. И очень хорошо, что съездили. Я кое-что зацепил…

— А вдруг плечо опять раздурится? Может стать совсем худо.

— Это ерунда. Поляков мне все наладит. У меня же хорошо заживлялось. Он сам говорил. И сейчас тут есть приезжий доктор Гинзбург. Если он только не уехал…

— Теперь тебе, наверно, придется лечь в больницу.

— Нет, я не лягу. Как вот просохнет земля, я опять поеду в Воеводский угол. Нам и сегодня не надо было всем сразу уезжать оттуда. Это мы немножко сплоховали.

— Но это ж начальник так хотел, — сказал я. — Мы уж за это не отвечаем. Мало ли, что он…

— Нет, отвечаем, — вдруг перебил меня Венька. — Мы за все отвечаем, что есть и что будет при нас. Мы же все-таки не дрова и не бревна…

И так он это резко сказал, зажмурившись от боли в плече, что мне запомнились на всю жизнь и эти слова, и лицо его запомнилось при этих словах — какое-то особо выпуклое, напряженное, с глубокой складкой меж бровями.

— А к этой Кланьке Звягиной ты опять зайдешь, если поедешь в Воеводский угол?

— Опять зайду.

— Значит, она тебя задела?

— Задела.

— А Юлька?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тихий Дон
Тихий Дон

Роман-эпопея Михаила Шолохова «Тихий Дон» — одно из наиболее значительных, масштабных и талантливых произведений русскоязычной литературы, принесших автору Нобелевскую премию. Действие романа происходит на фоне важнейших событий в истории России первой половины XX века — революции и Гражданской войны, поменявших не только древний уклад донского казачества, к которому принадлежит главный герой Григорий Мелехов, но и судьбу, и облик всей страны. В этом грандиозном произведении нашлось место чуть ли не для всего самого увлекательного, что может предложить читателю художественная литература: здесь и великие исторические реалии, и любовные интриги, и описания давно исчезнувших укладов жизни, многочисленные героические и трагические события, созданные с большой художественной силой и мастерством, тем более поразительными, что Михаилу Шолохову на момент создания первой части романа исполнилось чуть больше двадцати лет.

Михаил Александрович Шолохов

Советская классическая проза
Алые всадники
Алые всадники

«… Под вой бурана, под грохот железного листа кричал Илья:– Буза, понимаешь, хреновина все эти ваши Сезанны! Я понимаю – прием, фактура, всякие там штучки… (Дрым!) Но слушай, Соня, давай откровенно: кому они нужны? На кого работают? Нет, ты скажи, скажи… А! То-то. Ты коммунистка? Нет? Почему? Ну, все равно, если ты честный человек. – будешь коммунисткой. Поверь. Обязательно! У тебя кто отец? А-а! Музыкант. Скрипач. Во-он что… (Дрым! Дрым!) Ну, музыка – дело темное… Играют, а что играют – как понять? Песня, конечно, другое дело. «Сами набьем мы патроны, к ружьям привинтим штыки»… Или, допустим, «Смело мы в бой пойдем». А то я недавно у нас в Болотове на вокзале слышал (Дрым!), на скрипках тоже играли… Ах, сукины дети! Душу рвет, плакать хочется – это что? Это, понимаешь, ну… вредно даже. Расслабляет. Демобилизует… ей-богу!– Стой! – сипло заорали вдруг откуда-то, из метельной мути. – Стой… бога мать!Три черные расплывчатые фигуры, внезапно отделившись от подъезда с железным козырьком, бестолково заметались в снежном буруне. Чьи-то цепкие руки впились в кожушок, рвали застежки.– А-а… гады! Илюшку Рябова?! Илюшку?!Одного – ногой в брюхо, другого – рукояткой пистолета по голове, по лохматой шапке с длинными болтающимися ушами. Выстрел хлопнул, приглушенный свистом ветра, грохотом железного листа…»

Владимир Александрович Кораблинов

Советская классическая проза / Проза