Знакомство. Частная коллекция

Седовласый мужчина в шляпе словно черный лебедь плывет в шумной и пестрой толпе и монументально приветствует собравшихся будто ходящей на шарнирах рукой. Толпа визжит от восторга, шелестя разноцветными флажками, и сопровождаемый громовыми раскатами фейерверк лопается в небе.

Мы стояли с краю и почти что не видели того, к кому было приковано всеобщее внимание, хотя тоже кричали и время от времени подпрыгивали от избытка чувств. Всюду продавали напитки и мороженое, и было светло как днем.

Мне и в голову бы не пришло соваться в эту толчею, но мне сказали, что будешь ты, и я надеялся, что ты заметишь меня – может быть, единственное знакомое лицо в толпе. Мне удалось все-таки тебя углядеть, нас разделяли несколько десятков плотно упакованных спин, поэтому даже при желании мне не удалось бы к тебе пробраться. Но я видел, как ты радуешься, как веселишься вместе со всеми, частенько забывая поправлять сбившиеся волосы, которые попадали тебе в рот. Мне тоже было весело, жарко, а когда в небо выпустили белых голубей, я зарыдал вместе со всеми от умиления. Потом вдруг пошел дождь, даже непонятно, откуда он взялся, и толпа покрылась бесконечным количеством разноцветных зонтичных чешуек.

Но человек в машине, а я теперь ясно видел его затылок и поля шляпы, строго параллельные линии плеч, стоял, как и прежде, и казалось теперь, что он плывет в лодке, а рядом в белых блестящих касках с бешеным мотоциклетным ревом плывут лилии и кувшинки.

Через несколько минут у меня запотели очки, и я, разочарованный и усталый, поплелся домой. Может, ты все-таки ко мне вернешься, а?

* * *

Колбы всякие, склянки и банки разместились на письменном столе – я пытаюсь выбрать что-нибудь наиболее подходящее для подарка. Ты хотела вазу. Цветы очень красиво стоят в высокой химической колбе, видны зеленые стебли и вода – зрелище изумительное. Страшный беспорядок царит вокруг, именно царит, он правит бал по-царски, подчиняет себе все линии и образы, возникающие в поглощенной, в проглоченной им комнате. С кресла оплывают свитера и рубашки – словно волнистые дома Гауди, на кровати множество разноцветных хрустящих пакетиков, в один из которых я положу то, что решу подарить, из шкафа вывернуты его матерчатые потроха, из ящиков стола извлечено запыленное скопище мелочей, древние высохшие ластики, разогнутые скрепки, железки какие-то, я ищу ту единственно нужную вещицу, которой и имени-то не знаю, но она определенно где-то есть, просто пока прячется, но я доберусь до тебя, слышишь, плутовка!

Сколько же нужно человеку всякой муры, чтобы чувствовать себя настоящим хозяином. Особое удовольствие получаешь тогда, когда удается занять чем-нибудь середину бесполезного пустого пространства, теперь и оно чему-то служит – обрамляет штучку, и получается что-то вроде площади, в центре которой находится обелиск.

Если начнешь складывать аккуратно – конец! Над каждой ерундой будешь голову ломать – нужна она тебе или нет? И, убив силы на решение вопроса о целесообразности воплощенных в дереве, в металле или в стекле прихотей и капризов, рухнешь под вечер обессиленный, изможденный, на себя не похожий и уснешь среди хитро поглядывающих на тебя вещей.

* * *

Платье с люрексом, немодные сношенные туфли на высоком каблуке, сейчас такие даже новые уже никто не наденет, чулки с дырявыми пятками.

– Может, хоть чайку выпьешь?

Гладкие кухонные стены, высокий потолок, большое квадратное окно в ванную.

– А мы собирались делать ремонт, даже обои уже купили.

Окно на улицу, видно только бесконечное серое небо, сзади открытые полки с кастрюлями и банками – в общем, со всяким барахлом.

– Летом выбираемся на дачу. Все приходится везти из города. Два часа на электричке. Так что, если что-нибудь надумаешь выбрасывать, там все сгодится.

Потускневшие серые глаза, грубая кожа, наполовину растаявший серый пучок. Над плитой два ряда зеленоватого кафеля. Тряпка – кусочек старой майки, чтобы вытирать со стола. Неухоженные руки.

– Знаешь, все кручусь и кручусь. С книжкой полежать некогда.

Лук. Золотая луковица идеальной формы, похожая на большую застывшую медовую каплю, с тончайшей, словно из папиросной бумаги кожицей, сверху, как у Чиполлино, – краешек зеленого побега. Такая чудесная, такая гладкая, а внутри, если разрезать, нежнейшие, плотно прилегающие друг к другу лепестки, каждый из которых упакован в тугую белесую оболочку. На рынке продают большие луковые венки, и, если такой венок повесить на стенку, любого, какого угодно цвета, будет просто изумительно.

– Через час все уже будут дома, может, дождешься?

Лифт закрывает с шумом металлические двери и, надрывно кряхтя и охая, довозит меня до первого этажа. Пахнет затхлым, около одной из дверей стоит ряд вычищенной обуви. Сразу видишь, как покладистый отец семейства наносит специальной щеточкой ваксу, как бережно, с ювелирным изяществом замазывает тончайшие трещинки, трет носки, а главное, с уверенностью и оптимизмом смотрит в завтрашний день.

* * *