Но для иудеев слово «закон» имело еще и третье значение – устный или книжный закон. Для книжников и фарисеев десяти заповедей самих по себе оказалось недостаточно. Они считали, что из декалога можно и нужно вывести правила поведения на каждый возможный случай жизни. Скажем, суббота – день покоя, когда нельзя работать. Но что такое работа и как ее понимать? Что можно и что нельзя делать в субботний день? Велись бесконечные споры о том, можно ли переставлять светильник с места на место в субботу, совершит ли грех портной, если он выйдет на улицу с иголкой, воткнутой в платье, сколько букв можно написать и где, можно ли лечить в субботу, и, если да, то каким образом и т. д. За всеми этими мелкими правилами, кажущимися нам сегодня смешными, стоит попытка полной сакрализации быта, которая, однако, повернулась своей обратной стороной, подчинив жизнь и быт букве, а не духу закона. Этот устный закон, превратившийся в мелочное внешнее исполнение правил и предписаний, зачастую и воплощал собой праведность книжников и фарисеев, которой они так гордились. Этот закон Христос решительно отверг, потребовав от своих учеников не показной, внешней, но истинной духовной праведности, без которой они не смогут войти в Царство Небесное. О том, как достичь этой праведности, и говорится в Нагорной проповеди.
Она начинается с перечисления знаменитых «блаженств». «Блаженны нищие духом; ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся…» (Матфей, 5:3–4) и т. д. В богословской литературе они называются заповедями блаженства, или макаризмами, потому что в подлиннике здесь стоит греческое слово
Все эти оттенки смысла есть в словах Христа, которые передают, однако, новое, евангельское представление о счастье, о блаженстве. Это представление внутренне полемично как по отношению к распространенным тогда иудейским, так и языческим концепциям счастья, хотя сами эти концепции и не упомянуты в проповеди. Иудейские надежды на счастье, которое должно наступить с приходом земного Мессии-освободителя, тщетны. Не сделает человека счастливым и упоение земными благами или стоическое самоограничение, или исповедование иных, популярных тогда доктрин языческой философии. Согласно учению Христа, высшее, безусловное счастье не здесь; оно в вечной жизни в Царстве Небесном.
Важно правильно понять эту мысль Христа. Он вовсе не отрицает всякой возможности земного счастья, радостей семейной жизни или труда, творчества. Подобное представление о христианстве слишком примитивно, однобоко, по-своему даже карикатурно. (Если бы это было так, то Христос никогда бы не начал Своего служения с посещения брачного пира в Кане Галилейской, где Он претворил воду в вино.) Однако согласно христианскому учению, всякое земное счастье, если только оно не самообман или искушение, возможно лишь настолько, насколько оно отражает в себе свет Небесного Царства. Только тогда оно становится истинным подлинным счастьем. Этим светом освещаются и семейные радости, и труд.
Чтобы познать такое счастье, нужно духовно переродиться, как это объяснил Христос в беседе с Никодимом. Так и только так можно создать на земле Царство Божие. Хотя это Царство есть, в сущности, Царство духовное, не от мира сего, его распространение на земле, несомненно, отражается и на видимом благополучии людей, делая плодотворной всю их жизнь. Знаменательно, что если сами десять заповедей Моисея в основном указывают человеку на то, чего не должно делать (да не будет у тебя других богов, не трудись в субботу и т. д., исключение – почитай отца и мать), то Христос учит, что нужно делать и каким нужно быть, чтобы войти в Царство Небесное. Он не запрещает, но объясняет условия, при соблюдении которых человек может достичь вечного блаженства.