Знакомство с Тишковым

— Отвыкаешь работать. Не успел еще привыкнуть, а уже отвыкаешь. Не твоя вина, — потрепал он Михася шершавой ладонью по волосам. — Эх, как зарос! Подстричься бы надо. После подстригу тебя. У меня своя машинка для стрижки. И сними стеганку, здесь не холодно. Огонь горит. Смотри, как горит. По нашей воле и желанию. А то жди, как раньше, когда вода согреется на костре. И главное — шито-крыто. В случае чего — туши и закрывай пол досками, чтобы никаких знаков препинания не было. Вся секретная фабрика под землей…

Он вдруг повеселел, как в былые времена, когда Михась учился у него.

Даже странным казалось, что он только что надсадно кашлял, будто умирающий.

Для Михася он снова был учителем, не сердитым, не строгим, даже ласковым, но таким, который невольно внушает свое превосходство ученику.

— Теперь смотри сюда. Эти головки открутишь и побоку их — вон туда, за склеп, в яму. И стаканы от снарядов — туда же. Потом присыпем эту яму. Чтобы не было никаких следов в случае чего. Понятно?

— Полностью, — повеселел и Михась. Он откручивал одну головку за другой.

— Конечно, это пойдет у нас теперь скорее, чем раньше. Но, откровенно тебе скажу, это будет немножечко опаснее. Вот так, — поднял брови Василий Егорович. — Это надо иметь в виду. Скорость — дело хорошее. Но за скорость и на железной дороге приплачивают. Ведь печальнее всего, что мы не знаем всех тонкостей и секретов. Не знаем… — как бы это сказать? — той самой черты, за которой начинается, так сказать, опасность. Я смотрел в старых справочниках. Мало что полезного можно из них выудить. Сказано, при температуре такой-то и такой-то в закрытом сосуде происходит детонация. А как я могу узнать, какая тут температура? Градусника нет. Я могу это только чувствовать, угадывать…

Василин Егорович взял ненужный ему сейчас молоток, подошел к наковальне.

— Ну, ничего, Миша. Ничего. Трусы, как говорится, в карты не играют. Приноровимся…

— Вот только дым опять будет, — вздохнул Михась. — Дым у вас кашель вызывает.

— Дым? Ну какой тут дым! Ты смотри, как сделано. Дым уходит. Жарко только. Но это уже ничего не поделаешь. Пусть прогорят дрова. Потом будем разогревать на углях.

И пока прогорали дрова, Бугреев, заметно веселый, весело возбужденный, стоял у наковальни и задумчиво постукивал молотком по ее бокам так, что получалась незатейливая мелодия.

— Ничего, ничего, — повторял он, радуясь каким-то мыслям. — Ничего. Все идет по плану.

Михась, орудуя у тисков, будто пожаловался:

— Некоторые головки очень ржавые…

— Ничего, — снова сказал Бугреев. — Головки нам сейчас ни к чему. А тол не ржавеет. Засветло еще натопим сколько хочешь. И у меня тут лампа есть, если надо. Ничего. Лишь бы хорошо начать, немножечко приноровиться. Это знаешь как бывает. Если повезет, так и петух яйцо снесет. А не повезет, так курица снесется, да поросенок яйцо съест. Первый раз я это сегодня пробую в этом котле. Ну конечно, немножечко волнуюсь. Но это ничего. Перед горячей работой всегда волнуешься. Ну-ка, клади эти в воду, — кивнул он на снаряды, уже приготовленные Михасем и лежавшие у края ямы. — Пусть немножечко помокнут. Не так, не спеши. Поближе к желобу клади, чтобы сток был, — объяснял он Михасю, ловко спрыгнувшему в яму. — Вот теперь хорошо. Вылезай.

Бугреев продолжал постукивать молотком, глядя, как в котле закипает вода.

— Надо бы, пожалуй, еще одну тележку доставить. Но это пусть Ева с Феликсом привезут. За одним теплом сделаем, пока ты здесь. А то как бы мне не расхвораться. Что-то жжет в груди, першит…

— Вам бы, я так думаю, жир бараний надо пить. С медом, — сказал Михась. — У меня когда грудь болела, я пил. Еще у себя в деревне, до войны.

— До войны, — улыбнулся Василий Егорович. — До войны я тоже много чего пил и ел. Бараний жир, это верно, не пробовал. Да и ни к чему он мне был. Я на здоровье никогда не обижался. Жил всегда с удовольствием…

— А сейчас вы все-таки попробуйте бараний жир.

— Да где ж я его сейчас возьму? И ты говоришь, еще с медом. Может, еще лучше с сахаром и вареньем?

— Насчет сахара и меда я ничего сказать не могу, — вытер Михась двумя пальцами уголки губ. — А насчет баранины — это наш командир Казаков, я же вам говорил, прямо приказал мне передать. Мы пошлем вам обязательно хотя бы пару овечек. И еще что-нибудь из продуктов. Он так прямо приказал передать. И у нас, я же говорил, есть человек, который доставит.

— Вот как? — удивился Василий Егорович. — У вас, значит, и овцы свои? Дела, значит, идут совсем неплохо?

— Ничего, — улыбнулся Михась. — Недавно отбили у немцев овечек. Но это нам не так интересно. Взрывчатки нет. Вот из-за чего мы больше всего переживаем. Его надо бить сейчас на рельсах. А мы не можем. Нету тола. А как мы его били здорово, когда был тол! Каждый день били. Правда, он в прошлом году и вот еще недавно нас сильно гонял с места на место. Из-за этого и мучаемся сейчас без тола. Подрывники говорят: хотя бы двадцать килограмм тола…

— Двадцать я, пожалуй, вытопил прошлый раз, — сказал Бугреев. — Они у меня дома под крыльцом, в ящике. Можешь забрать в любое время.