Знакомство с Тишковым

— Батюшки, Григорий Назарыч! — всплеснула руками немолодая женщина, выглянувшая в распахнутое окно самой крупной избы, где над дверью прикреплена большая железная вывеска: «Правление колхоза «Желтые Ручьи». — Батюшки! Да что же это такое? А Тихона Егорыча-то нет…

— Где же он? — спросил Григорий Назарович.

— В разбеге, — засмеялась женщина, завязывая на подбородке белый платок. — Я сама его жду. Беги, Ни-кишка! — закричала она тут же мальчику, стоявшему у столба. — Беги на ферму. Может, там знают, где Тихон Егорыч. Скажи, что Григорий Назарыч приехали. И с ним, скажи, какие-то… представители, — оглянулась она на пролетку, из которой уже вышли секретарь обкома и председатель райисполкома.

Перекрёсов засмеялся. А Сергей Варфоломеевич опять помрачнел. Почет, выказанный женщиной Григорию Назаровичу, был явно не по душе Сергею Варфоломеевичу. «Вот комедия! — подумал он. Почти все неприятное определялось им этим словом. — И еще чего-то будет; Не иначе чего-то еще будет. И зачем я только взял с собой этого вредного щелконога Григория Назарыча?»

У правления стали собираться люди, в большинстве старики и старухи, несколько подростков. И нельзя сказать, чтобы они совсем не обращали внимания на секретаря обкома и председателя райисполкома. Нет, их, конечно, интересовали эти степенные люди, как всегда везде всех интересуют приезжие. Однако разговаривали и здоровались за руку колхозники только с Григорием Назаровичем. Видимо, он им был известен давно, а Сергея Варфоломеевна они не знают. А когда он сам узнал и назвал по фамилии одного старика, старик обрадовался, заморгал и засуетился:

— Ну да, я тоже тебя сразу признал. Только немножко усомнился. Больно полный, ты из себя-то сделался. Раздобрел…

Замечание это нельзя было признать приятным. И Сергей Варфоломеевич уклонился от разговора со стариком. Да и на площади вскоре появился, видимо, сам председатель колхоза. Большой, сутулый; в выцветшей солдатской фуражке и в солдатских же старых штанах и гимнастерке, он тяжело опирался на суковатую палку, но шел все-таки довольно быстро, с сердитым выражением лица, точно стремился кого-то поскорее наказать. Но вот он поравнялся с пролеткой, увидел Григория Назаровича, и на буром грубом его лице, иссеченном морщинами, вдруг засияли молодые глаза.

— Григорий Назарыч! А я уж тебя и не ждал. Вот, скажи на милость, какая радость! А я думал, ты очень занятой. Не можешь вырваться к нам. Ну, смотри, как ты меня обрадовал…

Он пожал ему руку прямо-таки с хрустом и поглядел на председателя райисполкома.

— О, глядите, и Варфоломей Сергеич…

— Сергей Варфоломеевич, — поправил Григорий Назарович.

— Ну, это я извиняюсь, — не сильно смутился председатель колхоза. — Редко видимся. А вы, наверно, и фамилию мою не помните?

— Почему же? — улыбнулся Сергей Варфоломеевич. — Тишков. Встречались.

— Тишков, вот именно встречались, — подтвердил Тишков и взглянул на секретаря обкома. — А вас я, кажется, знаю. Вы, наверно, будете товарищ Перекрёсов. Ну да, я вас видел в прошлом году на областном совещании. Вы речь говорили… — И опять повернулся к Григорию Назаровичу, точно боясь, что тот вдруг уйдет. — А тебя я, имей в виду, сегодня не отпущу. Я тебя арестовываю прямо на сутки. Ты у меня должен будешь тут кое-что поглядеть…

— Я погляжу, — пообещал Григорий Назарович. — Мне самому интересно на твои яблони посмотреть.

— Да что яблони! Ты погляди, что мы в Темном Углу делаем. Мы там весь кустарник, всю эту бузину свели. Сейчас будем сеять…

— Я погляжу, — еще пообещал Григорий Назарович и пошел через площадь.

— Должно быль, толковый человек, — кивнул в его сторону Перекрёсов.

— Толковый — это мало сказать. Первый агроном в районе, если не во всей области, — просиял Тишков. — Я у него учусь. Всю зиму, с моими ногами, по два раза в неделю к нему ездил. Он мне много чего хорошего в голову вложил. Брошюр одних сколько я от него перечитал. А также ответы дает на все вопросы…

— А что у вас с ногами?

— Ноги у меня, можно сказать, не свои, — постукал он палкой по носкам башмаков. — Одна, как говорится, искусственная — протез, а вторая болит. Может, тоже придется отымать. А жалко. Все-таки своя нога, она много значит. Частная, можно сказать, собственность…

Он шутил, и видно было, что в человеке этом, несмотря на его больные ноги и, наверно, значительный возраст, заключена большая энергия, живая и веселая. Она светилась и в его глазах, неожиданных на этом лице, словно вырубленном из бурого камня, каким богата, должно быть, вон та гора, по которой ползут подслеповатые избушки.

Перекрёсов кивнул на гору:

— Камень никак не используете?

— Как же это так не используем? Очень даже используем. Но ведь вот начальство не поддерживает нас. — Тишков показал палкой на Сергея Варфоломеевича, поставившего ногу на колесо пролетки и счищавшего щепкой присохшую грязь с сапога.