Знакомство (СИ)

В палате сразу стало тесно, хотя дядя Гриша не толстый, а, наоборот, худощавый. Когда он вошёл, вокруг него тут же образовалось пустое пространство. Дядя Гриша увидел меня, подошёл к кровати и поздоровался с Мариной. Мне очень не понравилось, как он посмотрел на неё. Впрочем, чему я удивляюсь? На неё все мужчины так смотрят. Дядя Гриша разглядел мои мокрые щёки и обратился к ней:

— Что с Сашей, Марина Михайловна? Почему он плачет?

— Ах, Григорий Иванович, не обращайте внимания! Малыш мальчишка крепкий, выдержит. Я тут пришла поклониться ему за мою девочку… — она всхлипнула, закусила нижнюю губу, но тут же справилась с собой. — Пришла, а тут, оказывается, его следователь прокуратуры уже несколько часов допрашивает. В отсутствии матери, заметьте! Мальчишка с высокой температурой лежит, а этот палач мучает его…

— Это который же из двоих? — дядя Гриша лениво оглянулся в сторону двоих мужчин, обалдевших от той скорости, с которой развивались события.

— Вон тот, в сером костюме. Да вы не беспокойтесь, Григорий Иванович! Я завтра же направлю депутатские запросы в областную прокуратуру. Пусть они с ним разбираются!

Но дядя Гриша, похоже, уже не слышал её. Я поёжился, вспомнив, как он однажды драл нас с Серёжкой скрученным вдвое электрическим проводом. Так-то он дядька спокойный и добрый, но лучше его не злить.

— Я председатель Облисполкома Новосельцев. Представьтесь, пожалуйста… — обратился он к следователю.

"Ну, понеслась душа в рай!" — с тоской подумал я. Надоели мне все эти взрослые разговоры, в которых я ровным счётом ничего не понимал. Я отвернулся к стенке и, подумав, ещё и накрыл голову подушкой. Мне было хреново. Наверно, опять температура поднялась. Голова кружилась, а под закрытыми веками плыли чёрные облака с огненной каёмкой. Болела грудь и было трудно дышать.

Потом голоса из палаты переместились в коридор и свет в палате погас, выключенный чьей-то милосердной рукой. Меня потрясли за плечо и голосок Сони насмешливо произнёс:

— Эй, вылезай, Малыш! Опасность миновала! Задохнёшься там под подушкой.

Я вылез, покорно перевернулся на живот и даже не зашипел, когда в ягодицу жадно впилась острая игла. Потом Соня поставила мне градусник и тихонько сидела рядом, придерживая мою руку…

Как я умирал

16 декабря 1967 года

Потом я задремал и сквозь дрёму слышал, как шёпотом переговариваются рядом со мной Соня и Марина. Я разлепил веки и увидел их лица, освещённые почему-то синим светом. Я снова провалился в сон, и во сне мне становилось всё труднее и труднее дышать. В груди всё время что-то булькало и перекатывалось и избавиться от этого бульканья не было никакой возможности.

Потом мне пришла в голову простая мысль: нужно просто перестать дышать, и тогда это досадное препятствие само исчезнет! Я даже улыбнулся, настолько простой и удачной показалась мне она! Я перестал дышать, и мне тут же стало гораздо лучше. Исчезла боль в груди, исчезло надоедливое бульканье. Хорошо-то как! Глаза мои резанул яркий свет, и мне приснилось искажённое страхом и яростью лицо Марины. Как сквозь подушку до меня глухо доносился её голос:

— Нет, ты будешь у меня дышать, сволочь!.. порву… кусочки!..

Я улыбнулся и продолжил за неё, — … и скормлю собакам! Я хотел поднять руку и погладить её по щеке, но, как это часто бывает во сне, рука не слушалась. Я говорил ей, что это же так просто, не дышать! Попробуй, моя богиня! Но она не слышала меня. Всё это время меня что-то сильно било в грудь, но было не больно. Как будто это происходило не со мной.

Потом звуки утихли, в глазах вспыхнул яркий синий свет, как от сварки, вслед за этим постепенно потемнело, и стало очень спокойно и хорошо….

Но кому-то завистливому очень не понравилось, что мне стало хорошо! Сильно кольнуло в груди и в сердце, и у меня зашумело в ушах. Новые удары по груди, по плечам и даже по щекам… И сердце быстро и громко застучало.

Потом надо мной плыл потолок больничного коридора, и на меня сверху смотрели незнакомые лица в марлевых масках. Я снова задремал, а когда очнулся, дышать стало легко и весело…

Возвращение

19 декабря 1967 года

Открыл глаза я в какой-то ярко освещённой солнцем комнате. Я лежал, точнее, полулежал в кровати, а слева от меня сидела, клюя носом, моя мама. Она выглядела странно — похудевшая, почерневшая, какая-то жалкая. Может у неё снова разыгралась мигрень?

Я сделал попытку поднять руку и положить её ей на колени, чтобы убрать эту боль, но у меня не получилось. Рука оказалась привязаной к выступающей блестящей металлической скобе сбоку кровати. В сгибе руки торчала толстая игла, от которой вверх убегала прозрачная трубка. В горле отчаянно саднило, болели рёбра, как будто меня побили, и жутко хотелось есть. Я тихо позвал:

— Мам,… а мам…

Мама встрепенулась, взглянула на меня и вскочила со стула.

— Мам,… а скоро обед?