Знакомство (СИ)

Лицо у мамы скривилось, она громко всхлипнула и, не ответив мне, выбежала из комнаты. Я остался один, но не надолго. Через пару минут недостатка в людях в комнате больше не ощущалось. Мама вернулась в сопровождении Марины, Сони, ещё какой-то медсестры и солидного пожилого врача с бородкой, как у Чехова. У него даже очочки были такими же круглыми, как пенсне у Антон Палыча. Я понял, что он тут главный, потому что он подошёл к моей кровати и уселся на стул, на котором до этого сидела мама. Все остальные остались стоять на почтительном расстоянии.

Дядька этот задавал мне какие-то вопросы, на которые я отвечал невпопад, потому что смотрел при этом на маму, Марину и Соню. Я улыбался им и всё время порывался спросить, почему они плачут. Точнее, как-то странно плачут — улыбаются и плачут одновременно. Дядька немного сердился на мою бестолковость, и мне пришлось из вежливости поговорить и с ним.

Я ответил на все его вопросы о том, что у меня болит и что не болит. Среди прочих были и вполне себе глупые вопросы. Он спрашивал меня как меня зовут, кого из присутствующих я знаю, который сейчас год, и в каком классе я учусь. Мне было неудобно, что я забыл отчество Сони, но она так мило улыбнулась, когда я, покраснев, назвал её просто Соней, что тут же стало понятным, что ей это приятно. Потом он слушал моё сердце и лёгкие. Под конец дядька этот, я уже окрестил его для себя профессором, спросил, чего мне хочется. Я честно ответил, что в первую очередь мне хочется, чтобы вынули иглу, чтобы развязали меня, потом отпустили на обед, а потом в душ. Можно наоборот, великодушно разрешил я — сначала в душ, а потом на обед.

Моим словам все рассмеялись, как будто я отмочил невесть какую шутку. Рассмеялся даже профессор. Он похлопал меня по плечу и сказал, что иглу уберут и меня накормят, но с душем придётся повременить. Температура у меня, мол, ещё скачет. Я вспомнил, что хотел бы вернуться в свою палату, потому что здесь и словом перемолвиться не с кем. Профессор ненадолго задумался, но в конце концов всё же согласился отпустить меня назад.

Потом он попрощался со всеми и ушёл, а к постели подошли мама с Мариной и незнакомая мне сестра. Последняя осторожно отвязала мою руку, ножницами перерезала бинт, завязанный вокруг моего запястья, ловко вытащила из вены иголку и прижала место укола ваткой, смоченной спиртом. Она согнула мою руку в локте и велела держать её некоторое время не разгибая.

Мама с Мариной уже не плакали. Мама села на освободившийся стул и положила руку мне на плечо, а Марина глубоко вздохнула и сказала с видимым облегчением:

— Ну и перепугал же ты нас всех, Малыш!

А мама добавила:

— Мы с тобой теперь Марине и Сонечке по гроб жизни обязаны! Они вдвоём тебя с того света вытащили!

Марина улыбнулась:

— Мы с ним квиты… Он мою девочку от смерти лютой спас… А Сонечке, Малыш, ты и впрямь теперь должен!

Я серьёзно посмотрел на Соню, которая стояла в ногах кровати и улыбаясь смотрела на меня:

— Спасибо, Соня! Я верну долг… Не знаю как, но верну…

Она смущённо рассмеялась и махнула на меня рукой:

— Да ну тебя! Скажешь тоже!

В старой палате

В старую палату меня перевезли на каталке. Я считал, что вполне мог бы дойти и самостоятельно, но сестра из отделения реанимации твёрдо стояла на своём. На каталке и никаких гвоздей! Впрочем она была права — мои ноги по-прежнему были замотаны бинтами. По секрету она сказала мне, что я пробыл в их отделении целых три дня.

Вот это фокус! Оказывается, целых три дня я провалялся без сознания! Мне несколько раз откачивали из бронхов скапливающуюся там жидкость. Именно поэтому у меня так саднит в горле.

В палате всё оставалось по-прежнему. Только Колька не сидел с книжкой на кровати, а лежал под одеялом. Соня сказала, что ему сегодня утром сделали операцию, и врач распорядился дать ему снотворного. Ему удаляли гланды, и он до полуночи не мог заснуть от волнения.

Я вспомнил себя, когда мне удаляли гланды, и мне стало жалко пацана. Так же, как когда-то и я, он лежал мордой в плевательнице, и из него потихоньку сочилась кровь вперемешку со слюной. То ли ещё будет, когда заморозка кончится и горло болеть и саднить начнёт!

Мама с Мариной ушли домой помыться и поспать, поручив меня попечению Сони, на которую они обе, похоже, уже молились. Соня два раза бегала на кухню за бульоном и сухариками для меня и, пока я ел, сидела рядом, пересказывая мне новости. Оказывается, и мама, и Марина провели в больнице безвылазно трое суток. Измаялись, конечно. Каждый день приходили и Наташа, с Надюшкой. В реанимацию их не пускали, и они просиживали по нескольку часов перед стеклянной дверью в отделение. Даже уроки там, на стульях, делали!

Того лохматого врача на следующее утро уволили, а на смену ему приняли женщину врача из районной больницы, которая, оказывается, давно хотела попасть именно на это место.