— Да, Юджин. Хотим. Ты отвязно лабал. Кто ж не захочет? — опять говорит за всех черноволосая. Остальные согласно кивают, кидая на подругу быстрые внимательные взгляды. Такие странные взгляды. Необычные. Мужчины так друг на друга не смотрят.
— Ну, тогда — добро пожаловать. Все вопросы решите с Джеком. Этот такой мужик в галстуке.
— Мы помним, — кажется, Фатин всегда впереди этой троицы.
— Скажите ему, что я вас взял.
— Скажем, Юджин, — на этот раз ответить успевает одна из блондинок. Рина. Отвечает и торжествующе смотрит на слегка прикусившую губу брюнетку.
— Это дело надо спрыснуть, — заявляет Деревенщина Торки.
— Точно, — поддерживают парни.
— Я тоже не прочь, — говорю. — Только как мы играть-то после будем? Да и вредно это — столько пить.
И все смотрят на меня удивленно, скрывая сожаление.
Седой Варвар осторожно покашливает.
— Ты это… Волк… не обижайся только… — неуверенно начинает он. — Кто ж без допинга-то лабает? Вредно, говоришь? Ну и что? Без саморазрушения нету этого, как его, творчества. Пока не раскроешь душу-то — она наружу не пойдет. Джем без бутылочки — все равно, что тучи без дождя. Въезжаешь?
— Вроде бы.
— И на концерте. Ты что — решил, будто мы дурь хаваем для кайфа, как эти пустоголовые? Не, парень. Мы так сознание расширяем. Раскрываемся на все сто. А эти, что в зале? Ты почему, думаешь, мы только по имперским планетам катаемся? Есть ведь такие богатые колонии — чистый отпад! Все дело в этой штуке, которая вот тут упрятана, — и он постукивает себя согнутым пальцем по лбу. — Эта штука, она есть у имперцев, но нет у колонистов. А без нее все наши эффекты, свет, шум — не разогреют публику-то. Они ведь все направлены только на то, чтобы этого жучка в башке расшевелить. И уж он-то даст копоти! А если в башке ничего не отзовется — играть мы будем в пустоте. В вакууме. И никогда на обратный билет не заработаем. Публике-то, ей все равно, под что тащиться. Что под блюз, что под народную музыку. Лишь бы психоделики их мозги включили.
— Получается, без центра равновесия нам и играть-то ни к чему, так? И кайф от блюза я из-за этой железяки в башке имею? — вопрошаю я.
— Ты, парень, такие вопросы мне задаешь, точно я господь, — серьезно отвечает Варвар. — От таких вопросов, если задуматься, запросто крышу набекрень сдвинет. Ты живи, как живется. Жить надо в кайф. Лабать надо в кайф. Голову не забивать. Понял?
Его слова поддерживаются кивками. Все смотрят на меня… ну, как на ненормального. С некоторым удивлением. Даже с опаской. Совсем как тогда, на Джорджии. И я киваю согласно. Чтобы не выделяться. Они хорошие чуваки. Простые. Незлобные. Просто думать не хотят. Вот ведь странно — я хочу, но у меня не выходит. А они могут, но не хотят.
— Понял, — говорю. — Выпьем. И еще слабаем.
— Это по-нашему, чувак, — хлопает меня по плечу Иван. — Ты будь собой и в голову не бери. Вот и будет блюз. Слабаем. Так слабаем, что черти вздрогнут.
И мы снова пьем, пуская бутылку по кругу. Все, в том числе и девушки. Я достаю бутерброды, что мне Мишель с собой на обед передала, и мы дружно закусываем. Взаимопонимание снова соединяет нас. В голове немного шумит от выпитого. Я отметаю попытку Триста двадцатого вывести из организма вредные вещества. Сбрасываю Варвару все подряд, что на ум приходит. И постепенно забываю о липком ощущении того, что все мы тут — живые куклы. Неизвестно кем запрограммированные тащиться от музыки и заводить своей игрой других кукол. И мы лабаем час за часом. Увлеченно. Все более самозабвенно. Раскованно. Вновь и вновь запускаем бутылку. В перерывах между темами жадно прихлебываем холодное пиво. Посыльный то и дело приносит нам очередную порцию выпивки. Девушки сбрасывают свитера, остаются в облегающих водолазках. Их лица порозовели. Иногда они даже решаются на соло, спрашивая у меня разрешения взглядом. Больше всех старается Фатин. У нее временами прорезается чудный чувственный субкант — этакая легкая джазовая хрипотца. Крошка Фрэнки к Фатин явно неровно дышит. Уж больно у них совместная импровизация замечательно выходит. Правда, во время своего соло, она все норовит за меня взглядом уцепиться. Глаза у нее коричневые, с поволокой, и взгляд будто подогрет изнутри.
…Двое мужчин сидят у большого голоэкрана. Внимательно смотрят на распоясавшийся, отвязный джем кучки потных, раскрасневшихся мужчин и женщин. Вслушиваются в хрипловатый голос лидера. Выхватывают и вновь повторяют некоторые фрагменты.
— Ну, что скажешь, Джек? — спрашивает оператор.
— Что тут скажешь? Альбома на три мы отсюда нацарапаем. Разойдется на ура. Как запись?
— Все в норме. Я с избытком пишу. Смикшируем после. Но звук хороший.
— Интересный парень, верно?
— Не то слово. Я даже отсюда кайф ловлю. Что уж про тех, кто в зале будет, говорить.
— Мишель, как всегда, на высоте. Чутье на деньги у нее — как у собаки. И где она этого парня откопала? — спрашивает Генри сам у себя. Глядя на голоматрицу, слегка расслабляет галстук. — Прямо хоть иди и пей с ними, черт их дери.