Знакомые страсти

— Молодой итальянец, который работал у Добсонов. Боюсь, я немного знаю о нем. На ферму он приехал из лагеря за пару месяцев до смерти Грейс, и хотя я, конечно же, видела его несколько раз, но не могу сказать, что знала его. Он был хорош собой, воспитан, был очень вежлив, услужлив — как многие пленные. Фермерские жены шутили по этому поводу между собой. Итальянцы всячески старались им помочь, например, таскали тяжелые ведра, о чем мужья, естественно, не догадывались. Этот молодой человек, Марио, один раз починил мне велосипед, и мы мило поговорили. Он неплохо владел английским. От Гермионы я узнала, что он получил хорошее образование, хотя и был простым солдатом. Но она сказала мне об этом намного позже. Я понятия не имела, что она беременна.

Усталая мафочка откинулась на спинку кресла, и альбом в кожаном переплете сполз с ее рук на колени. Малышка подхватила его и положила на стол рядом.

— Отдохни, а я заварю чай.

Она подумала, что никогда еще не любила свою мать — мою маму, решительно поправила она себя, — так сильно, как теперь. И все же это неправильно, ведь взамен она могла лишь заварить для нее чай, выбрать самую красивую чашку, открыть новый пакет с бисквитами. Когда она вернулась с подносом, мафочка не пошевелилась. Она все так же сидела, глядя прямо перед собой, сжав руки в кулаки и поставив ноги на скамеечку. Однако видно было, что она отдохнула. На лицо вернулись краски, глаза блестели.

— Тетя Мод болела полгода, — сказала она. — Ей было самой тяжело, особенно вначале, ведь она всегда была очень сильной, активной, и в конце, когда она боролась за каждый глоток воздуха, но в промежутке она сохраняла спокойствие, лишь слабела день ото дня. За четыре недели до ее смерти Гермиона уехала. Один раз утром мне показалось, что пришел почтальон, я спустилась и нашла записку. Мол, она не хочет беспокоить меня, отрывать от тети Мод или будить, поэтому сообщает, что поехала к какой-то кузине в Шрусбери. Никогда прежде мне не приходилось слышать о кузинах. У Гермионы как будто не было родственников. По крайней мере близких. Она была единственным ребенком, и ее родители умерли. Но она оставила адрес, так что я написала ей и сообщила, что ужасно жалею о ее отъезде, но буду держать в курсе наших новостей. Я так поняла, что она еще вернется на ферму, но потом пришла миссис Добсон, принесла нам яиц и сказала, что миссис Лэш уехала насовсем: упаковала вещи, заплатила за месяц вперед и уехала. Мне показалось, будто миссис Добсон держится немного напряженно, и я даже вообразила, что они с Гермионой поссорились, но у меня тогда было слишком много забот с тетей Мод. Только после ее смерти, уже после похорон я опять написала Гермионе и заволновалась, не получив ответа.

Мафочка отпила чай, откусила бисквит.

— В деревне меня ничто не держало. Я села в автобус, направлявшийся в Шрусбери, нашла нужный дом, совсем маленький домик на задворках. Едва дверь открылась, я сразу же узнала женщину — она была кухаркой у родителей Гермионы. Мне приходилось гостить в их доме на каникулах, и повариха всегда совала на обратную дорогу пироги и банки с джемом. Она, конечно же, постарела, ведь ей уже было за шестьдесят, но волосы ее оставались такими же темно-рыжими, как прежде, и прическу она не переменила, все так же высоко закалывала волосы. Мне тогда пришло в голову, что я изменилась куда больше, но она узнала меня и пригласила в дом. С ней жили ее отец и дети Гермионы, которые еще не пришли из школы. Она сказала, что Гермиона попросила ее приглядеть за ними, потому что сама решила поработать на армию и отправилась в Бристоль шить обмундирование, но оставила деньги и обещала приезжать. Правда, несколько дней назад от нее пришло письмо, в котором она сообщает, что не может приехать из-за болезни. Ничего серьезного, судя по ее словам, всего лишь аппендицит, но доктор сказал, что надо резать, как только в больнице освободится место. Эта женщина, повариха — не помню ее имени — как будто совсем не беспокоилась, все время повторяла, что любит детей, что с ними в доме стало веселее. При этом ее старик-отец, сидевший возле камина, как будто хмыкнул. Тогда он ничего не сказал, но стоило его дочери выйти на кухню, чтобы поставить на огонь чайник, как он проговорил: «Хотите знать, миссис, так у нее тот аппендикс, который потом возят в колясочке».