Знамение. Начало

Тут я чувствую сладковатый запах. Отвратительно сладковатый запах. Я открываю окно и запах становится сильнее. Он обволакивает меня и душит. Так что даже тошнота подкатывает из глубины желудка. Я знаю этот запах. Помню. Он пришел ко мне от куда-то из далекого детства.

Мне — лет семь. Закат советской эпохи. Я провожу очередное лето у бабушки в одном из маленьких грязных индустриальных городов некогда великой страны. Мама отправила меня, словно посылку, в одном аэропорту, а встретила меня уже бабушка в другом. Только много лет спустя я понял почему мама отправляла меня каждое лето к бабушке. Ей не было и тридцати пяти, когда умер мой отец (меньше, чем мне теперь), и она хотела устроить свою личную жизнь (по видимому — безуспешно).

Я — вместе с бабушкой еду на старом трамвае. Он кряхтит и гремит на плохо подогнанных рельсах. Мы едем сквозь агонизирующую промышленную зону между старой и новой частью уродливого советского городка, мимо череды монтсроподобных корпусов химических и металлургических комбинатов, которые доживают последние годы перед тем, как с развалом союза развалиться и самим.

Мы едем вроде на сеанс в кино в какой-то потрепанный дом культуры каких-нибудь металлургов, шахтеров или строителей. Все фильмы в городских кинотеатрах мы уже отсмотрели, так что остались только дома культуры возле заводов. Я — маленький тиран обожающей меня бабушки. Делаю, что вздумается и получаю, что хочу. А когда не получаю, то раскидываю по квартире вещи, пока бабушка колдует над ужином для любимого внучка (впрочем, раскидываю с умом и ничего не ломаю. К примеру, аккуратно и тихо кладу лампу лежа на пол, а потом ударом стопки журналов об стену имитирую ее падение).

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Трамвай покачивается и едет вперед. Через открытые окна в салон проникает тошнотворный сладковатый запах.

— Это аммиак, внучек, — со знанием дела говорит бабушка и задумчиво смотрит на один из огромных серых корпусов от которого ввысь устремлены три колоссальных размеров трубы. Две из них — пусты, а третья изрыгает розоватый дым, стелющийся по направлению к нашему трамваю.

Я смотрю на эту уродливую трубу, на серые коробки химического комбината и понимаю, что именно так выглядит страх. Именно так пахнет смерть…

И теперь, более, чем через тридцать пять лет, я снова ощущаю этот сладковатый тошнотворный запах. Но я точно знаю, что тут не может быть никакого аммиачного завода. Что это может быть только моей иллюзией. Или нет?!!

Я плотно закрываю окно и запах пропадает. Но я ощущаю, что он все еще внутри. Он глубоко проник в меня. И я догадываюсь, что эти бабочки, и мой недавний кошмар, и то безумие, которое он предсказывал — все как-то связано. Пока невидимыми для меня нитями, но точно связано.

В ближайшую пятницу я напился. Нас с коллегами пригласили на дегустацию новых вин в местной винотеке. Я же превратил дегустацию в пьянку. Когда закончились бутылки на пробу я стал покупать сам. Первую, вторую, третью. Меня никто не остановил. А даже поддержали. Даже владельцы заведения.

По мере того, как я пьянел, казалось, что мне становилось легче. Я снова начал шутить и смеяться. И чернота в моей душе будто светлела, а запах аммиака выветривался. А кончился вечер тем, что я не помнил, как вернулся домой.

А на следующий день случилось кое-что еще. Опять же — совсем не связанное ни со знамением, ни с космическим вирусом, который уничтожит население земли менее, чем через год, ни с тучами бабочек-однодневок, танцующих последний танец любви, ни с запахом аммиака из детства.

Вроде бы не связанное. Кажется… А может быть и совсем наоборот. Может быть как раз таки и связанное. Просто нужно остановится. Осмотреться. Приглядеться. Увидеть скрытые символы и прозрачные нити…

Дом

Следующий день наступил с резкого болезненного пробуждения.

Я — старая калоша без пары на обочине дороги.

Я — мокрая половая тряпка, брошенная под раковину.

Я — старая плюшевая игрушка выросшего ребенка, заброшенная в пыльную коробку в подвале.

Я — рыба, плававшая в прохладных глубинах синего океана, а потом вдруг одним грубым резким взмахом выловленная на крючок и вытащенная на прожаренную солнцем поверхность. Я болтаюсь на леске. Жабры лихорадочно дергаются. Рот в агонии глотает сухой горячий воздух.

Я — лежу лицом вниз на диване. Без подушки. Без простыни.

Легкое одеяло, влажное от моего пота, скомкано в уродливые узлы.

За считанные секунды в голове мелькают события прошедшего вечера, последние часы которых я почти не помню. Тут же, как всегда бывает после попоек, на меня накатывает чувство вины. За то, что неприлично напился. За то, что провел вечер с полузнакомыми людьми и коллегами взамен того, чтобы провести время с семьей. За то, что потратил слишком много денег. И самое главное — за то, что договорился с женой, что на выходных начну готовиться к часу икс, как было запланировано предварительно составленным списком дел. А теперь страдаю от похмелья, лишив себя возможности активно действовать в первый день уикенда.