На раковине рядом с ванной стояла пустая рюмка. А под раковиной пряталась початая бутылка водки.
– Слишком легко согласился, что пить не стоит, – понял Ёся. – Мою заначку нашел. Хотел в ванне потихоньку от всех жахнуть, чтобы не наругали…
Алеша дернул рукой и что-то нечленораздельно промычал. На губах у него выступила пена. Он был ужасно худой.
– «Скорую» надо, – пробормотала Старкова, не двигаясь с места. – И воду закрыть… Беда у нас.
29.
Бог избавил Алешу от жалкой участи лежать парализованным «овощем» и ходить под себя. Певец умер через сутки в больнице, так и не приходя в сознание. Для самого Алеши все людские заботы, тревоги и несбывшиеся надежды остались позади. Однако, этого нельзя было сказать о тех, кто еще оставался по горло в земной жизни.
Даже сам господь оказался не в силах оградить певца от потока фальши и лицемерия, который люди обрушили на Алешу Козырного после его смерти, начиная уже с похорон. У нищенствовавшего певца откуда-то взялась целая туча почитателей и чуть ли не покровителей. Какой-то партийный чин, как намекали – из близкого окружения Романова – якобы, поспособствовал выделению земли для могилы на престижном кладбище.
Деньги на пышные похороны возникли из другого авторитетного источника. Поговаривали, будто питерская братва выделила из общака огромную сумму, на упокой души любимого исполнителя «Мурки» и «Таганки». И такое сумасшедшее количество людей уже выразило намерение побывать на похоронах, что в пору было звать конную милицию, предотвращать эксцессы и давку. Ведь сколько еще людей присоединятся к процессии в последний момент, по зову души, не мог знать никто.
Все эти подробности я узнал буквально за одну минуту, утром в день похорон, в квартире Василича. Его обширная жилплощадь стала местом прощания с Алешей. По комнатам слонялись какие-то люди: женщины в темных платьях и мужчины в цивильных костюмах. Звучали приглушенные голоса, и выражения лиц у всех были по возможности скорбными. А воздух в помещении мгновенно стал затхлым.
Растерянный Василич с порога вывалил мне все свои страхи, слегка потряхивая щеками. Если кавалькада машин выстроиться через весь Невский проспект – что вполне могло случиться – это могут счесть за политическую демонстрацию недовольных. Он бормотал, что сбился со счета: пятьсот человек будет, тысяча или две…
Но уже через секунду я узнал, что среди этих двух тысяч не должно быть только двух людей – меня и Старковой.
– Что здесь делают эти убийцы?! – раздался знакомый голосок с нотками трагической хрипотцы. – Они уже сделали свое дело – загнали Алешку в гроб. Всю кровь высосали. Как они вообще посмели здесь появиться? – из соседней комнаты показалась Ева Томашевская.
Выглядела она безупречно. В узком черном платье, почти в пол (я не разбираюсь в таких вещах, но даже мне было ясно, что это траурный наряд от каких-нибудь французских модельеров). Рыжие пряди волос были забраны назад, причем в заколке поблескивали мелкие драгоценные камни. На пальце у нее посверкивал камень покрупнее.
– Ни стыда, ни совести! – продолжала наступать Ева, подбоченясь, как иногда позволяют себе рыночные торговки. – Теперь они заявились сюда, поглумиться над семьей покойного, над самыми близкими его людьми!
– Кто эта женщина? – недоуменно спросила Старкова, державшаяся чуть сзади меня.
– Эта женщина, между прочим, вдова покойного! – неожиданно взревела Ева, взяв самую сильную свою ноту.
– Какая вдова? Разве у Алеши была жена? – пожал я плечами, переводя взгляд на Василича.
– Какая жена? – со всхлипом простонала Томашевская – Законная!
С этими словами она откуда-то мгновенно извлекла паспорт, и принялась показывать тот разворот, где ставится штамп о вступлении в брак. Такой штамп в ее паспорте виднелся. Причем Ева демонстрировала документ не столько мне, сколько подсовывала его под нос Маше Старковой.
– Этих людей не должно быть на похоронах. Они его погубили, и я не потерплю такого кощунства…
– Разобраться с ними? – предложил угрюмый тип, вышедший из той же комнаты. Я сразу узнал одного из подручных Беса. Дело принимало поганый оборот.
Ева молча, картинно развернулась и пошла обратно в комнату, промакая глаза платком. Бандит, не понимая, что ему делать, двинулся за ней.
– Беса нет, – успел шепнуть мне Василич. – Я бы иначе тебя не позвал.
Но, было ясно, что в комнату, где стоял гроб, хозяин квартиры все равно не пустит, не взирая, на расположение к нам. Там как раз начиналось прощание с Алешей.
– Его незаурядный талант мог бы открыть новую страницу в культурной истории города на Неве! Не даром, партийные руководители внимательно присматривались к творчеству Алексея Даниловича…