Но вот в один прекрасный день к нему неожиданно пожаловал какой-то генерал и, приняв соболезнующий вид, объявил нашему герою от имени короля приказ — в течение недели закончить свои дела и выехать из Варшавы. Читатели могли обратить внимание на то, что Казанова подвергался подобному остракизму уже не менее двадцати раз в жизни. У него на этот случай уже была выработана известная манера: он начинал шуметь, вопить о деспотизме и обыкновенно отказывался повиноваться добровольно, требуя, чтобы его выгоняли открытою силою, Так и на этот раз: он объявил генералу, что такому приказу повиноваться не намерен; если он уедет, то пусть все видят и знают, что был принужден уступить силе. Так вы, дескать, и передайте королю.
Генерал вежливо ответил, что он не может принять на себя передачу такого ответа и что только доложит королю об исполнении его поручения, а там уж Казанова пускай поступает, как сам знает. С этим генерал и ушел, а Казанова, будучи не в силах сладить со своим раздражением, тотчас засел за письмо к королю. Он роптал, жаловался и закончил свое письмо тем, что его «честь требует от него, чтобы он ослушался королевского приказа». «Мои кредиторы, — писал он, — простят мне, если будут знать, что я не был в состоянии уплатить им долги только из-за того, что ваше величество принудили меня силою покинуть Польшу». Письмо было написано, но надо было обдумать, как доставить его в руки короля. Пока он думал, к нему как раз кстати явился граф Мошчинский. Казанова тотчас рассказал ему о своем затруднении, и граф взялся доставить его письмо королю. Мошчинский унес письмо, а Казанова пошел к Сулковскому, который нимало не изумился, когда узнал о королевском приказе. В утешение Казанове он рассказал случай, только что перед тем происшедший в Вене с самим Сулковским. Он перед тем был в Вюртемберге; тамошний принц Людвиг поручил ему, когда будет в Вене, передать от него поклон эрцгерцогине Христине. Мария-Терезия нашла такое поручение неприличным и выслала Сулковского из Вены в двадцать четыре часа.
Король Станислав-Август в деле Казановы выказал весь свой милостивый нрав. Прочтя письмо Казановы, он смутился, ничего не зная о долгах Казановы. Он тотчас вручил Мошчинскому тысячу дукатов для передачи Казанове. При этом он поручил передать нашему герою, что он неверно понял его приказ, что он не имел в виду гнать его из Варшавы без всякой причины, а повелевал ему удалиться, потому что знал, какие опасности грозят Казанове в Варшаве. Король и на этот раз убеждал Казанову через Мошчинского немедленно кончить все свои денежные и другие дела и как можно скорей покинуть столицу. Казанова дал Мошчинскому слово, что не останется в Варшаве ни одного лишнего дня, и просил его передать глубокую благодарность королю за его помощь и внимание. Что касается до опасностей, о которых предупреждали его, то на этот счет и сам Казанова начинал тревожиться; он получил уже до полудюжины в высшей степени заносчивых писем. Казанова ничего не отвечал этим корреспондентам, но знал, что может ожидать от них всего худшего, например ночного нападения и убийства.
Глава XXIV
Отъезд из Варшавы. — Казанова, объехав некоторые прусские города и, встретившись со знакомою француженкою, приезжает с нею в Вену. — Происшествие в гостинице, характеризующее тогдашние венские нравы. — Казанову выпроваживают из Вены. — Казанова опять в Париже и снова оттуда высылается.
На другой же день после свидания с Мошчинским Казанова уплатил все свои долги — около 200 дукатов — и немедленно выехал из Варшавы. Он отправился в Германию, побывал в Бреславле, Лейпциге, Дрездене, Шверине, Праге; в этих местах с ним не приключилось ничего особенного. Дорогою он встретил одну старую знакомую и вместе с нею поехал в Вену. Эта дама в Вене была намерена обратиться за помощью к французскому консулу, чтобы он помог ей добраться до Парижа. В Вене с ними разыгрался эпизод, очень характеристичный для тогдашних венских порядков. Дело в том, что императрица Мария-Терезия была чересчур ярою поборницею чистоты нравов; мы уже упоминали, впрочем, об этом и разъясняли, какими страшными неприятностями и стеснениями обрушивались на венское население те мероприятия, какие были тогда приняты в видах оздоровления нравственности. Происшествие с Казановою приключилось именно на этой чреватой приключениями почве.
Казанова вместе со своею дамою остановился в гостинице, причем разместились они в двух разных номерах. На другой день, когда оба они мирно пили кофе у нее в номере, к ним вдруг ворвались двое господ, вероятно, полицейских агентов, и без всяких предисловий грубо спросили у дамы, кто она такая. Та сказала свое имя — Блазен.
— А этот господин кто такой?
— Спросите у него.
— Что вы делаете в Вене?
— Как видите, пью кофе.