Знаменитые авантюристы XVIII века

Кровопускание, которое ему сделал врач, принесло свою пользу. Казанова, мучившийся бессонницею, на этот раз хорошо выспался. Вообще с этого времени он, к своему великому удовольствию, стал поправляться здоровьем. Бурение пола он пока отложил; стояла зима и пускаться в бегство в холод было рискованно. Да и в самой каморке стоял такой мороз, что работать было невозможно: руки застывали.

Зимние долгие ночи приводили Казанову в отчаянии; ему приходилось проводить в потемках не менее девятнадцати часов в сутки. Даже в самые светлые часы дня почти совсем невозможно было читать. Он дорого бы дал за самую скверную кухонную лампочку; но где ее было взять? Эта лампочка сделалась, наконец, его неподвижной идеей, и он только и думал, как бы устроить себе хотя самый скудный светоч. Надо было раздобыть какой-нибудь сосуд, светильню, масло и огниво. Сосуд, положим, был под рукой — та мисочка или формочка, в которой ему подавали яичницу. Затем он распорядился, чтобы ему купили прованского масла; в этом ему не было отказано, продукт был пищевой и ничего подозрительного не заключал. Светильню тоже можно было сделать из полоски кроватного вязаного покрывала. Надо было добыть кремень. Казанова притворился, что у него болят зубы, и растолковал Лоренцо, что лучшее средство от зубной боли — это кусок кремня, размягченного в уксусе. Казанова упросил глупого малого принести себе этого драгоценного камня. У него на поясе была большая стальная пряжка, она и послужила ему огнивом. Теперь надо еще было достать немного трута и серы. У Казановы появилась на руке какая-то сыпь; он знал, что этого рода накожные болезни лечили в его время серною мазью. Он послал через Лоренцо записку к доктору. Тот, по счастью, как раз упомянул в своем рецепте серную мазь. Казанова спросил у Лоренцо, нет ли у него серянок, чтобы не бегать в аптеку за серною мазью, тюремщик тотчас вынул из кармана несколько спичек и отдал Казанове. Теперь все дело остановилось за трутом. Где его добыть, под каким предлогом потребовать от Лоренцо? Казанова ничего не мог выдумать. Заметим здесь, кстати, мимоходом, что серянки, которые дал ему Лоренцо, не были нынешние, самовозгорающиеся от трения фосфорные спички; они тогда еще не были изобретены; тогдашние серянки (их еще хорошо помнят старые люди) представляли собою лучинки, покрытые на конце горячею серою, и зажигались не иначе, как о тлеющий уголь; в печках тогда старались сохранять под золою, в «загнетке», тлеющие угли целый день. Казанове же приходилось напитать трут серою и зажечь его, высекая на него искры огнивом.

Размышляя об этом, он вдруг вспомнил, что приказывал своему портному положить в рукава, в подмышки, слои трута, для того чтобы испарина не портила материи. И эта одежда как раз была с ним, он в ней вошел в тюрьму! Казанова кинулся к своему кафтану, чтобы немедленно выпороть рукава. Но вдруг ему подумалось, что портной забыл исполнить его приказ. Какое горькое будет разочарование! Он так боялся этой неудачи, так трепетал перед ней, что не решался прикоснуться к своему кафтану. Наконец он пал на колени и горячо молился Богу, чтобы его надежды не были обмануты. Помолившись, он с содроганием приступил к этому кафтану, подпорол подкладку и — о, счастье! — нашел пластинку трута!

Спустя некоторое время он вспомнил о своей странной молитве, обдумал ее и встревожился. Ему уже не в первый раз приходилось ловить себя на подобных странностях, свидетельствовавших о болезненном расстройстве его мыслительной способности; он уже много раз терзался сомнением и опасением, как бы ему серьезно не спятить с ума.

«Если портной положил трут, то куда же он мог исчезнуть? Если не положил, то откуда же он явится? Неужели я мог надеяться, что Провидение совершит ради меня настоящее чудо?». Это рассуждение очень его утешило. Оно ему показало, что если он способен впасть в логическое заблуждение, то способен и заметить его — признак успокоительный.

Теперь у него было все, что нужно для светильника. Он создал свет среди тьмы и был счастлив, как Бог. Теперь для него ночи не страшны. Положим, сжигая масло, он лишался своего салата; но он охотно приносил эту жертву.

Он решил начать свою работу — буравление пола — с Чистого понедельника, пропустив Масленицу. На масленой, среди праздничного разгула, всегда могли случаться преступления и, значит, являться преступники, которых могли подсадить к нему; надо было переждать это опасное время. Его работа требовала более или менее обеспеченного одиночества.