Знаменитые авантюристы

Да, действительно, во время свидания в саду д’Олива разыграла роль королевы, заявляла она. Но таково якобы было желание самой Марии-Антуанетты, которая наблюдала за этой сценой, спрятавшись за деревьями. Что касается поддельной подписи, то и об этом королева знала. А бриллианты, которые ее муж продал в Лондоне, получены в награду от той же королевы. Поскольку Мария-Антуанетта не могла открыто носить ожерелье в его первоначальном виде, так как оно было хорошо известно королю, она его разобрала, чтобы составить другое по новому рисунку. При переделке ожерелья лишние камни были переданы ла Мотт в награду за сохранение тайны…

Между тем следствие подошло к концу. Жанна де ла Мотт и остальные привлеченные по делу предстали перед парижским парламентом — высшей судебной инстанцией. На этом настаивала сама Мария-Антуанетта. Если бы вершить правосудие взял на себя король, на что он имел право как верховный судья, противники власти могли бы поднять шум, обвиняя в необъективности судебную процедуру. В этом состояла непростительная ошибка королевы. Случилось так, что на протяжении многих месяцев ее персона бурно обсуждалась не только во Франции, но и за ее пределами, и репутации Марии-Антуанетты был нанесен непоправимый ущерб. Как и королева, Роган предпочел, чтобы дело рассматривал парламентский суд, а не король. В послании к нему кардинал так объяснял свое решение: «Сир, я надеялся при личной встрече представить доказательства, которые убедили бы Ваше Величество в несомненном мошенничестве, жертвой которого я стал, и мне никогда бы не потребовалось иных судей, чем Ваша справедливость и Ваша доброта. Отказ от аудиенции лишает меня такой надежды, и я принимаю с самой уважительной признательностью данное Вашим Величеством мне позволение доказать свою невиновность через юридические инстанции, и в результате я прошу отдать необходимые распоряжения, чтобы мое дело было направлено в парижский парламент…»

Помимо переписки, которую кардинал вел открыто, он прибегал и к тайной корреспонденции. Роль почтальонов играли двое врачей, навещавших его в камере. Записки, написанные в целях конспирации симпатическими чернилами, адресовались главным образом адвокатам. В них согласовывались ответы на предстоящих очных ставках, уточнялось, какие показания давать, и т. п. Случалось ему в них и жаловаться на тяжелые условия содержания в тюрьме, на то, что его изнуряют многочасовые допросы, на то, что злодейка, то есть Жанна де ла Мотт, вселяет в него ужас. И только однажды под покровом невидимых чернил возникло упоминание о королеве: «Сообщите мне, правда ли, что королева постоянно пребывает в печали».

Процесс велся с соблюдением необходимых юридических правил. И ни одна деталь судебной процедуры не была утаена. Парижане знали о всех перипетиях разбирательства, которое, разжигая всеобщее любопытство, порой принимало скандальный характер.

Мнение публики, надо сказать, резко разделилось. Одни считали Рогана виновным и не сомневались, что Жанна была его любовницей. Другие, в особенности женщины, заявляли о своей поддержке его преосвященства и в знак солидарности стали носить красно-желтые ленты, что являлось символом — «кардинал на соломе», то есть в тюрьме. Эти горячие защитницы Рогана, как писал очевидец событий, были тронуты той деликатностью, которую кардинал проявил в первый день своего заточения, поручив своему доверенному лицу аббату Жоржелю уничтожить мнимую переписку с королевой.

Что касается Жанны, то на суде она продемонстрировала поразительное присутствие духа, была неистощима в изворотливости. Когда видела, что рушится построенная ею система защиты, не моргнув глазом, тут же выдвигала новые факты, естественно выдуманные. Если и их опровергали, не раздумывая ссылалась на другие, не менее воображаемые.

На вопрос, откуда у нее оказалось сразу так много денег, отвечала, что это должно быть лучше известно кардиналу — ведь она была его любовницей и он ее содержал. Одному свидетелю, показавшему против нее, заявила, что с его стороны нахальство выдвигать против нее обвинения, после того как он хотел ее изнасиловать. Другого, священнослужителя, обвинила в том, что он распутный монах, поставлявший молодых девушек ее мужу, к тому же кравший вещи из ее ящиков.

В Калиостро она швырнула бронзовый подсвечник после того, как он назвал ее «дьявольской проституткой», и, громко хохоча, напомнила ему, как он любезничал со «своим голубком» и приставал к ней с прочими воркованиями. Скандальная сцена разыгралась во время ее очной ставки с д’Олива и Вильетом, в результате которой она вынуждена была признаться в том, что до сих пор упорно отрицала. После чего с ней случился обморок. Побежали за уксусом. И когда тюремщик поднял ее на руки, чтобы отнести в камеру, она, очнувшись, до крови укусила его в шею.