Знаменитые красавицы

В Петербурге она сразу же по приезде вошла в пантеон красавиц. Здесь все завсегдатаи салонов и балов были в восхищении от нее. Известный ценитель женской красоты и бонвиван князь Петр Андреевич Вяземский, любивший делиться своими наблюдениями с женой, писал ей 25 июля 1833 года: «Вчера был вечер у Фикельмонов <...> было довольно вяло. Один Пушкин palpitoit de l'interet du moment (трепетал от мгновенно вспыхнувшего интереса. — Фр.),краснея взглядывал на Крюднершу и увивался вокруг нее».

На самом деле и Вяземский был готов увиваться вокруг 25-летней красавицы. Еще в июне при появлении ее на вечере у графини Бобринской он сообщал о светской новости: «Была тут приезжая Саксонка, очень мила, молода, стыдлива...» И потом все свои встречи с баронессой отмечал в письмах... «Вчера Крюднерша была очень мила, бела, плечиста. Весь вечер пела с Вильегорским немецкие штучки. Голос ее очень хорош».

Так что Амалия сумела покорить своей красотой, молочной белизной плеч и прекрасным голосом не только светское общество, но и поэтические сердца Петербурга.

В 1838 году Смирнова-Россети, любительница наблюдать жизнь великосветского общества, описала госпожу Крюденер на балу в Аничковом дворце: «Она была в белом платье, зеленые листья обвивали ее белокурые локоны; она была блистательно хороша». Царь открыто ухаживал за нею и всегда сидел рядом. «После Бенкендорф заступил место гр. В. Ф. Адлерберга, а потом — и место Государя при Крюднерше. Государь нынешнюю зиму мне сказал: «Я уступил после свое место другому» — и говорил о ней с неудовольствием, — пишет Россети, — жаловался на ее неблагодарность и ненавистное чувство к России. Она точно скверная немка, у ней жадность к деньгам непомерная».

Трудно сказать, были ли это обида государя на холодность Крюднерши и злословие Смирновой-Россети, или уж действительно за красотой скрывалась расчетливость и скверность мыслей.

Любовь и восхищение красотой нередко ослепляют мужчину, но вряд ли Тютчев, увлекавшийся женщинами только доброго склада характера, мог ошибиться в ней. Их теплые отношения сохранились на всю жизнь.

Амалия часто наезжала в любимый Мюнхен, и именно ей он передал самое дорогое, что у него было, — рукопись стихов, которые он решился напечатать в Петербурге. В Петербурге Амалия передала их бывшему сослуживцу Тютчева князю Гагарину, а уж он отдал их Пушкину в «Современник». Пушкин был в восторге и «носился с ними целую неделю», а потом напечатал двадцать четыре стихотворения на первых страницах.

Амалия между тем блистала посреди придворных обожателей. Ею увлекся и граф Адлерберг, который был на 17 лет старше ее. А нестареющая Амалия много позже, после смерти своего мужа в 1852 году, вышла замуж за его сына, который был, в свою очередь, много моложе своей жены.

Амалия, однако, не была столь благосклонна только к поэтам. Ей нравилось влиять на двор, блистать среди высшей знати. Можно простить это скромное желание столь прекрасной женщины из маленького немецкого княжества. Но... Оно подчас дорого обходилось русскому двору. Дочь императора Николая I великая княгиня Ольга Николаевна, королева Вюртембергская, так описала «достопочтенную» Амалию: «Служба Бенкендорфа очень страдала от влияния, которое оказывала на него Амели Крюденер, кузина Мама... Как во всех запоздалых увлечениях, было и в этом много трагического. Она пользовалась им холодно, расчетливо распоряжалась его особой, его деньгами, его связями, где и как только ей это казалось выгодным, — а он и не замечал этого. Странная женщина! Под добродушной внешностью, прелестной, часто забавной натурой, скрывалась хитрость самого высокого порядка. При первом знакомстве с ней даже мои родители подпали под ее очарование. Они подарили ей имение «Собственное», и, после своего замужества с Максом Лейхтенбергским, Мэри (сестра, дочь Николая I. — Авт.)стала ее соседкой, и они часто виделись.