Согласно теории Канта, ни один из источников познания – чувственность, рассудок, разум – не может быть свидетельством достоверного знания вещей. Рассудочные понятия, или категории, не применимы к сверхчувственным вещам. А если это так, то их невозможно не только познать, но и помыслить. Так возникла «вещь в себе», недоступная нашему познанию.
В таком случае, как же все-таки воспринимается вещь? А суть в том, объяснял Кант, что между вещью в себе и разумом стоит понятие об этой вещи, или явление. Оно-то и помогает связать воедино наши представления о мире. Знание ограничено, но зато имеется вера. Вещь непознаваема, но есть ее явление. Отсюда следуют далеко идущие выводы: человек одновременно и свободен (как субъект непознаваемого мира), и несвободен (как существо в мире явлений, от них зависящее). Бог недоказуем (для знания) и в то же время существует (как источник морального закона).
Так великий диалектик создавал свою «философскую вселенную» со своими же законами. И с этих пор никто из философов не мог обойти эти законы, неважно, соглашаясь с ними или отрицая их.
Весной 1784 г. Кант отметил шестидесятилетие. Юбилей застал его в расцвете духовных сил. Одна за другой появлялись книги, статьи, рецензии. К нему наконец пришла настоящая слава. Что касается внешней жизни философа, то она протекала крайне однообразно. В своих заметках о Канте немецкий поэт Генрих Гейне отмечал: «Он жил механически размеренной, почти абстрактной жизнью холостяка в тихой, отдаленной улочке Кенигсберга… Не думаю, чтобы большие часы на тамошнем соборе бесстрастнее и равномернее исполняли свои ежедневные внешние обязанности, чем их земляк Иммануил Кант. Вставание, утренний кофе, писание, чтение лекций, обед, гуляние – все совершалось в определенный час, и соседи знали совершенно точно, что на часах половина четвертого, когда Иммануил Кант в своем сером сюртуке с камышовой тросточкой в руке выходил из дому и направлялся к маленькой липовой аллее, которая в память о нем до сих пор называется философской дорожкой».
И все же друзья философа отмечали, что это был общительный, отзывчивый человек. Он умел не только работать, но и развлекаться, отдыхать, сочетая глубокомысленную ученость со светским лоском. Кант вовсе не был затворником, отшельником, человеком «не от мира сего». По природе он был общителен, по воспитанию и образу жизни – галантен. При этом он не искал славы, не добивался власти, не знал любовных треволнений.
В 1787 г. «Критика чистого разума» была издана повторно. Тем временем Кант был избран ректором университета, а Берлинская академия наук пожизненно включила его в число своих членов. В эти годы философ уже не мог жаловаться на невнимание к своему труду, разве что на такое же, как и прежде, непонимание его идей. Одна за другой появлялись уже не статьи, а целые книги, направленные против него. Его обвиняли в скептицизме и субъективном идеализме. Сам Кант лишь в редких случаях отвечал оппонентам. Научный спор, по его мнению, интересен только тогда, когда можешь сказать что-то новое. Уличать противника в недобросовестности или глупости – занятие неблагодарное, тем более что перед Кантом открылся наконец неизведанный континент мысли, вокруг которого давно спорили великие философы и к которому он сам стремился много лет. Речь идет об этике. В этой области заслуги Канта не менее велики, чем в гносеологии.
Первое систематическое изложение этики Кант предпринял в книге «Основы метафизики нравов», которая увидела свет в 1785 г. В ней философ стремился показать единство практического и теоретического разума (т. е. нравственности и науки). В 1788 г. вышла «Критика практического разума». В этих двух трудах были изложены лишь начала кантовского учения о нравственности. Только в преклонном возрасте философу удалось создать труд, где его этика предстала в завершенном виде, – «Метафизику нравов». Кант утверждал принципиальную самостоятельность и самоценность нравственных принципов: добро есть добро, даже если никто не добр. Философский анализ нравственных понятий свидетельствовал о том, что они не выводятся из опыта, они изначально заложены в разуме человека.
Еще одно важнейшее понятие кантовской философии, которым мы пользуемся и поныне, – категорический императив, закон, можно сказать, на все времена. Слово «императив» (imperativus) с латинского переводится как «повеление». Следовательно, «категорический императив» повелевает каждому человеку действовать по правилу, которое он бы хотел сделать всеобщим, то есть обязательным для всех.
Это означает следующее: если я так поступаю, то хочу, чтобы мой поступок был правилом не только для меня, но и для всех, кто желает поступать по отношению ко мне. Еще проще: если я честен, то пусть будут честны ко мне и другие; но если я не честен, то не должен возмущаться нечестностью других, ибо таково общее правило.