Знаменитые мудрецы

Понять тайны природы и натуры возможно только путем мудрости. Саму же мудрость Сковорода связывал со светом, тем самым светом, который описал Платон в притче о темной пещере, куда вдруг проник солнечный луч. Он-то и олицетворяет истину. Но в отличие от греческого мудреца, Сковорода как бы приземляет символы, делает их доступными народному сознанию. Напоминая читателю древнее изречение «Познай себя», мыслитель отмечал, что само слово «познание» почитали и египтяне, и эллины, и евреи: «Знать – это от познания себя самого. Это познание входит в душу светом ведения Божия, а с ним и путь счастья. Как компас в корабле, так Бог в человеке».

«Быть в согласии с собой» означало для философа быть всегда осмотрительным, больше доверять разуму, чем потребностям внешней натуры: «Осмотрись, зачем торопишься, куда забежит твоя необузданность? Зачем хватаешься за должность, не ведая, будешь ли в ней счастливым? Кто может подписаться, что эта пища будет в пользу твоего желудка? Справься ж сам с собою. Узнай себя. Есть в тебе царь твой, отец и наставник. Не начинай ничего без сего царя в жизни твоей».

Из трактата в трактат, из притчи в притчу Сковорода не уставал повторять о необходимости внутреннего духовного зрения, которым только и можно отличить добро от зла: «Не думай, что невидное и бессильное это одно и то же. Народ же только то почитает, что может кулак схватить. Боится там, где нет страха. И наоборот».

Обозначив главные мотивы мудрости Сковороды, можно снова вернуться к его непростой судьбе и непростым отношениям с окружающим миром. Безусловно, Сковорода был человеком цели. Ему не требовалось преодолевать «соблазны мира сего», борясь с собой и с людьми. Как истинный созерцатель философ видел только то, что ему подсказывали духовный опыт и таинственная сила космоса. Он шел по своей Малороссии, как будто она была лишь одной из многочисленных планет звездной системы, случайно попавшейся на пути. Те же ощущения он испытывал, наверное, на земле Курской и Белгородской. С подобным же чувством наверняка шел бы мимо иерусалимских святынь, греческих виноградников и египетских храмов. Он был философ на все времена и для каждого народа. Но, увы, остался невостребованным даже на своей исторической родине!

Крылатая фраза «мир ловил меня, но не поймал» многое объясняет в мироощущении Сковороды, хотя так до конца и не разгадана. Даже его лучший друг Михаил Ковалинский, которого философ называл «наилюбимейшим», в примечании к этой фразе лишь опроверг домыслы о том, будто Сковорода произнес ее из чистой гордыни.

А между тем мысль философа так же проста, как и величественна. Ее первое толкование можно встретить в его же трактате «Благородный Еродий», в притче о птице. Итак, Еродий рассказывает своему другу Пишеку притчу:

«Некий монах тысячу лет ловил прекраснейшую из птиц, хотя и знал, что поймать ее невозможно.

– Зачем же тогда попусту тратил время? – спросил Еродия Пишек.

– Просто забавлялся. Люди считают, что забавы лечат и оживляют сердце.

– Чудно! – воскликнул Пишек.

– Это верно, – согласился Еродий, – воистину чудна, дивна и прекрасна та птица, которую зовут Вечность».

Мир изменчив, словно говорил Сковорода, но более всего изменчив мир лживый, суетный, ничтожный. Истина же равнозначна вечности, прекрасной птице, парящей в небесах. Где уж суетящемуся миру угнаться за вечностью, ему бы себя не потерять!

Так, может быть, вовсе и не о себе говорил мудрый украинский философ? Как знать! Только не гордыней веет от его слов, а великой печалью, ибо не может изменчивый мир понять, что есть истинное слово, именуемое вечностью.

Как ни удивительно, но Украина так и не «поймала» своего гениального сына, что, впрочем, он и предвидел. Вот лишь два высказывания классиков украинской словесности:

Т. Шевченко: «Языковая смесь не позволила Сковороде стать действительно великим и народным поэтом».

И. Франко: «Сковорода писал довольно неуклюжим, книжным языком, чрезвычайно кудрявым и баламутным стилем».

Ну, это как читать! Если видеть мысль, энергию разума, то язык, во всяком случае, для классиков, не будет преградой. Тредиаковский и Державин тоже писали архаичным для XIX в. языком, но это не помешало Пушкину называть их своими великими учителями.

Зато другой мудрец, правда, уже русский, Л. Толстой сказал о Сковороде: «Многое в его мировоззрении есть удивительно близкое мне. Я недавно еще раз его перечитал. Мне хочется написать о нем. Его биография, наверное, лучше его произведений, но как хороши и произведения».

У Григория Сковороды всегда был свой путь, который не закончился с его незримой для мира кончиной в безвестной слободе Ивановке. И думается, что философ еще не раз напомнит о себе хотя бы предсмертными словами: «Будем помнить во всех своих приключениях, что есть свет и тьма, голова и хвост, добро и зло, вечность и время. Дух мой признал способным принять эту истину и полюбить ее».

Иммануил Кант (1724 г. – 1804 г.)