Знаменитые русские о Флоренции

Гуляя в первые дни по улицам Флоренции, вы неизбежно переноситесь в средние века, во времена Флорентийской республики, эпоху распрь Гвельфов и Гибеллинов, Белых и Черных. Суровым и мрачным кажется вам город, где настроено так много почерневших палаццов с тяжелыми решетками на окнах, с зубцами на стенах, которые сложены из полуобтесанных глыб гранита. Чуть не титанами представляются вам белые владельцы этих циклопических построек. Характер архитектуры, как известно, всегда в тесной связи с духом времени и народа. Вы проникаете в палаццо. За тяжелыми, окованными железом воротами скрывается двор, обнесенный портиками, двор, где мог расположиться бивуаком порядочный гарнизон. Широкая лестница ведет в колоссальную залу, где предводители партий могли держать военный совет. Но за суровой стеной открывается анфилада покоев, блестящих позолотой, украшенных картинами и статуями… Все убеждает вас, что в этих палаццах флорентийцы умели наслаждаться жизнью… Эти почерневшие флорентийские палаццы кажутся вдвое мрачнее от соседства новейших зданий; но скоро глаз свыкается с этими контрастами, и вы видите, что современная Флоренция, молчаливая и беззаботная, мало похожа на бурную и деятельную Флоренцию Данта. На улицах не слышно ни звуков труб, ни бряцания оружия, раздается только колокольный звон да гармония шарманки. Вечером на площади собирается толпа, не вокруг демократического оратора, а вокруг ширмы кукольного комедианта. Вы видите, что бронзовые кольца, в которые некогда вставлялись знамена партий, давно висят праздными; из-за решетки окна выглядывают розы. Нынче, при повсеместных перестройках зданий и общественного быта по парижским образцам, и флорентиец охотно жертвует своими феодальными башнями и предрассудками. Пожив несколько дней во Флоренции, вы окончательно не понимаете, как могли тут Гвельфы и Гибеллины истощаться в кровавых распрях, вместо того, чтобы под сенью кипарисов сидеть и слушать рассказы Боккачио. Этот теплый, мягкий воздух Тосканы способен разнежить самую суровую думу, вызвать улыбку у самого мрачного меланхолика. Теперь Флоренция самый мирный, приветливый, веселый город в мире; наслаждение, эстетическое или чувственное, – вот главнейшее общее дело флорентийских граждан и гражданок. Современный флорентиец уже ничего не создает, а только наслаждается тем, что создано его предками. Тени великих граждан Флоренции из глубины могильных урн собора Santa Сгосе добрыми гениями доселе парят над своим родным городом и сохраняют в нем предания искусства, чистоты языка и изящного вкуса. Статуям, фрескам давно уже стало тесно во дворцах и музеях: искусство выступило на улицы и площади Флоренции. Глаз ребенка незаметно посвящается в таинство изящного. Не напрасно называют Флоренцию новейшими Афинами.

В. Яковлев. Италия в 1847 году. СПб., 2012. С. 465–466.

Площадь Синьории (фото конца XIX в.).

Аполлон Александрович Григорьев

Аполлон Александрович Григорьев (28.07· 1822, Москва – 7-10.1864, Петербург) – литературный и художественный критик, поэт, переводчик. Окончил юридический факультет Московского университета. Сотрудничал в журналах «Отечественные записки», «Москвитянин», «Драматический сборник», «Русский вестник», «Якорь». Биограф и исследователь творчества А. Григорьева Б. Ф. Егоров написал о нем:

«Трудно найти в истории русской культуры и общественной мысли фигуру более сложную, чем Аполлон Григорьев. Мистик, атеист, масон, петрашевец, славянофил; артист, поэт, редактор, критик, драматург, фельетонист; чистый, честный юноша, запойный пьяница, душевный, но безалаберный человек, добрый товарищ и непримиримый полемист, страстный фанатик убеждения – таков облик Григорьева, мозаично рассыпавшийся на несоизмеримые элементы в глазах многих современников и потомков…»

В июле 1857 г. коллежский асессор А. Григорьев взял отпуск в гимназии, где тогда преподавал, и по рекомендации историка М. П. Погодина уехал в Италию в качестве воспитателя пятнадцатилетнего князя И. Ю. Трубецкого. Добрался морем из Кронштадта до Штеттина; далее почтовыми дилижансами ехал через Берлин, Дрезден, Прагу, Вену. Побывал в Венеции, где чуть по неосторожности не утонул в канале (решил ночью прогуляться, открыл наружную дверь отеля, где остановился, и… шагнул прямо в воду). Позднее в письме своему близкому другу, Е. С. Протопоповой, Григорьев так описал свое путешествие через пол-Европы: