Знаменитые русские о Флоренции

Григорьев: «Живу я в великолепном палаццо, где плюнуть некуда – все мрамор да мрамор… Выйдешь на улицу – ударишься в мрачный Барджелло, где на каждом камне помоста кричит кровь человеческая… Пройдешь несколько шагов, и уже на площади del Palazzo Vecchio <ныне площадь Синьории>, а там Микеланджелов Давид и Персей Бенвенуто Челлини… и тогда вспомнишь, что на этой площади бушевала некогда народная воля и проповедовал монах Савонарола, и тут же его потом сожгли… Как бы я желал, горячо желал – вас всех, моих дорогих мне друзей, перенести хоть на день в этот мир, меня окружающий… А то ведь я или задыхаюсь от одинокого лиризма, или терзаюсь безумнейшею тоскою…»

Письмо Е. С. Протопоповой, 20 октября 1857 г.

Григорьев был занят уроками четыре часа в день, а все остальное время посвящал внимательному изучению Флоренции. Снова и снова он возвращался в галерею Питти, где подолгу простаивал у поразившей его еще в первый короткий приезд «Мадонны» Мурильо: «Начну с Мадонны… Не ожидайте, чтобы я возвратился в любезное отечество знатоком и ценителем живописи, но орган для понимания этого дела, который был во мне решительно закрыт, вдруг во мне обозначился, да и как еще! До страсти. До бешенства. По целым часам не выхожу я из галерей, но на что бы ни смотрел я, всё раза три возвращусь я к Мадонне. Поверите ли вы, что когда я первые раза смотрел на нее, мне хотелось плакать… Да! Это странно, не правда ли? Этакого высочайшего идеала женственности, по моим о женственности представлениям, я и во сне даже до сих пор не видывал… И есть тайна, полутехническая, полудушевная, в ее создании. Мрак, окружающий этот прозрачный, бесконечно нежный, девственно строгий и задумчивый лик, играет в картине столь же важную роль, как сама Мадонна и младенец, стоящий у нее на коленях. И это не tour de force <фокус – фр.> искусства. Для меня нет ни малейшего сомнения, что мрак этот есть мрак души самого живописца, из которого вылетел, отделился, улетучился божественный сон, образ, весь созданный не из лучей дневного света, а из розово-палевого сияния зари… Смотрел и смотрю на нее и вблизи, и вдали, и не надивлюсь только одному: простоте создания. Ничего подобного тем искусственным переливам света, которые занимают теперешних наших живописцев, – нет даже утонченности в накладке красок: все создавалось смело, просто, широко…»

Письмо Е. С. Протопоповой, 20 октября 1957 г.

В начале 1858 г. во Флоренции А. Григорьев написал стихотворение о «Мадонне» Мурильо: