Знаменитые судебные процессы

А ведь Бори и его друзьям достаточно было бы сказать лишь слово. Как раз в это время их, возможно, допрашивали в тюрьме Консьержери, убеждали сделать последние признания. Одно слово, имена двух-трех руководителей — и расследование начнется заново, казнь будет отложена, и, конечно же, будет помилование.

Распространяются самые невероятные слухи. Люди хотят верить в чудо. Еще не все потеряно… Поговаривают, будто друзья четырех сержантов — члены общества карбонариев тайно присутствуют везде… на пути следования, у эшафота. Вооруженные сообщники осужденных появятся тогда, когда их меньше всего будут ждать, и спасут приговоренных. Шестнадцать часов 45 минут. Люди не теряют надежды даже тогда, когда по толпе волнами прокатывается;

— Вот они!..

Да, действительно, они уже здесь, в кольце вооруженных солдат; их везут в четырех повозках, которые с грохотом едут по мостовой. На каждой из повозок четыре сиденья: два для конвойных, одно — для помощника палача и одно — для приговоренного. Напрасно люди ищут глазами сутану священника. Осужденные отказались от утешения церковников.

В полной тишине, воцарившейся на площади, слышен лишь стук деревянных колес. Нет ничего более страшного, чем молчание толпы. Один за другим Бори, Помье, Губен и Pay проходят среди людского моря. Они похожи на молодых пажей. В соответствии с правилами казни их белые рубашки вырезаны у ворота, волосы коротко острижены, чтобы ничто не мешало ножу гильотины при его падении.

Если чудо должно совершиться, то только сейчас. Именно сейчас откуда-то из сгущающихся сумерек должны появиться спасители и вырвать осужденных из лап смерти.

Но так же, как не было помилования, не будет и чуда. Четыре повозки останавливаются у подножия помоста с гильотиной. Палач Сансон, внук Шарль-Анри Сансона, казнившего Людовика XVI, Дантона и Робеспьера, подает знак.

Порядок казни установлен судом: от наименее виновного к наиболее виновному. Как будто это имеет какое-то значение. Pay должен подняться на помост первым. Руки его связаны за спиной. Он прощается о друзьями, а потом выкрикивает: — Да здравствует свобода!

Он смело идет на эшафот, до конца сохраняя верность клятве карбонариев, требующей хранить молчание даже перед лицом смерти. В эту ночь руководители карбонариев смогут уснуть спокойно: их имена уже никто не назовет.

Настает очередь Шарль-Рауля Губена, потом Жан-Жозефа Помье. Они тоже прощаются с товарищами и тоже кричат!

- Да здравствует свобода!

Теперь перед лицом смерти должен предстать человек, который был душой этого заговора, Жан-Франсуа Бори. Не проявляя ни малейших признаков малодушия, он выдержал кошмарное зрелище казни своих друзей. Ему не с кем проститься перед смертью. Он один. Один среди бесчисленной толпы, среди людей, которые уже не сдерживают слез. Его последние слова:

— Помните, сегодня проливают кровь ваших братьев…

Семнадцать часов. Все кончено. Четырех сержантов из Ла-Рошели казнили. Но они живут в памяти народа, который создал о них легенду.

12. ВИОЛЕТТА НОЗЬЕР

— Господа, со вчерашнего дня наша страна в глубоком трауре. От руки негодяя в Марселе погибли король дружественной страны и наш министр иностранных дел. В знак скорби предлагаю отложить заседание.

Это заявление председателя суда Пейра словно холодной водой окатило публику, которая до отказа набилась в зал парижского суда присяжных. Да, действительно, вчера, 9 октября 1934 года, хорватские усташи убили короля Югославии Александра I и встречавшего его Луи Барту. Действительно, 10 октября объявлено днем национального траура. Все это так, но в зал суда пришли не для того, чтобы оплакивать короля, сюда явились поглазеть на девятнадцатилетнюю преступницу Виолетту Нозьер, обвиненную в убийстве отца и покушении на убийство матери. Разочарованные таким оборотом люди толпятся в коридорах Дворца правосудия, и каждый утешает себя, что, в конце концов, столь неожиданная отмена судебного заседания придает событию некую торжественность. Этот день, несомненно, войдет в историю.

Он вошел бы в историю так или иначе. Еще ни разу со времен процесса над Ландрю публика не ожидала с таким нетерпением начала судебного разбирательства. Вот уже год дело юной отцеубийцы щекочет нервы обывателям: девушка прехорошенькая, мотивы же, побудившие ее совершить преступление, не ясны.

Когда она решила отравить родителей, ей было восемнадцать лет.

Ее отец Батист Нозьер работает машинистом локомотива. Его репутация настолько безупречна, что ему доверена честь водить поезд самого президента республики. Семейство Нозьер живет на улице Мадагаскар, неподалеку от Лионского вокзала. Виолетта — единственная дочь. К сожалению, единственная. Во всяком случае, она — предмет безграничного обожания родителей, которые буквально молятся на нее и во всем слепо ей доверяют.