Когда секретарь суда закапчивает чтение, над огромным залом суда нависает тягостное молчание. Разве мир когда-нибудь знал преступниц, подобных этой? Между тем сама маркиза во время оглашения этого невероятного документа, оставалась совершенно невозмутимой.
— Госпожа де Бренвилье, — спрашивает наконец первый председатель суда, — ведь это ваша исповедь?
Ответ, хотя и отрицательный, тем не менее оставляет место сомнениям.
— Я никогда не намеревалась исповедоваться таким образом.
— Но у вас было желание исповедаться?
— Я не знала такого священника или такого монаха, которому могла бы довериться.
Но ведь нет никаких сомнений, что исповедь написана рукой маркизы, что именно она составила это невероятное самообвинение.
— Моя душа была в смятении, — говорит маркиза. — Я не отдавала себе отчета в том, что делаю. Впрочем, я даже не помню, что там понаписала…
Тринадцатого июля 1676 года. Уже третий месяц продолжается процесс прекрасной маркизы де Бренвилье, которая раздавала яды так, будто конфетами угощала. До сих пор она ни в чем не призналась, и доказать пока тоже ничего не удалось.
Но сегодня Бренвилье предстоит опровергнуть важные показания свидетеля Брианкура, бывшего воспитателя ее детей и, конечно же, одного из ее любовников.
Бледная, надменная маркиза сидит на скамье подсудимых перед судьями высшей палаты парламента.
— Введите свидетеля!
Вводят Брианкура, красивого, застенчивого молодого человека.
Когда он поступил на службу к Бренвилье, она уже избавилась от отца и двух братьев. Преступления эти были отнюдь не бескорыстными: маркиза хотела стать единственной наследницей всего состояния. Она использовала медленнодействующие яды, и потому отравленные умирали не сразу: восемь месяцев промучился ее отец, по три месяца — оба брата.
Очень скоро молодой воспитатель становится любовником Бренвилье. То ли пытаясь поразить воображение Брианкура, то ли бросая своеобразный вызов, но маркиза сознается ему в своих преступлениях. Страшнее всего то, что она кичится содеянным, Брианкур приходит в ужас. Но что же делать? Он любит Бренвилье, оп просто без ума от нее. И поэтому молчит. Из наперсника он превращается в сообщника… Вскоре маркиза дает ему понять, что она совсем не отказалась от своих ужасных деяний, что она готовит новые.
— Маркиза убеждала меня, что должна отделаться от своей сестры мадемуазель Терезы д'Обре, которая обвиняла ее в беспутстве, — продолжает Брианкур. — Кроме того, она намеревалась избавиться и от свояченицы Марии-Терезы Манго.
Но тут маркиза поднимается и протестует:
— Этот человек — всего лишь слуга. Он имеет пристрастие к спиртному. Я выгнала его за безалаберность и распутство. Как же можно использовать против меня его показания?
Она садится и, пока идет долгий опрос Брианкура, сохраняет полное спокойствие,
— Я предостерегал госпожу де Бренвилье, — рассказывает он. — Умолял ее не губить сестру и свояченицу. Говорил ей, что ни в какие времена, даже в древности, не было примеров подобной жестокости.
Брианкур говорит очень тихо, стараясь не смотреть на свою бывшую любовницу. Из его слов следует, что, не вмешайся он, Бренвилье отравила
— Однажды, — продолжает, краснея, Брианкур, — госпожа де Бренвилье сообщила мне, что она распорядилась поставить в своей спальне новую роскошную кровать и пригласила меня провести с ней эту ночь. Она настаивала на том, чтобы я пришел ровно в полночь, никак не раньше. Заинтригованный, я спустился вниз до назначенного срока и прогуливался по галерее вокруг дома. Занавеси s комнате маркизы не были задернуты, и я увидел, что она отпустила своих слуг. Накинув пеньюар, маркиза несколько раз прошлась по комнате, держа в руках подсвечник, а затем подошла к камину. И тут из камина вышел одетый в какие-то лохмотья се сообщник Сент-Круа. Они о чем-то несколько минут поговорили, а потом он снова спрятался в камине,
У присутствующих создается впечатление, что они находятся не в зале суда, а в театре господина де Мольера. Одна только Бренвилье не теряет самообладания.
— В нерешительности я остановился, — рассказывает Брианкур. — Нужно ли мне входить туда? Вдруг дверь распахнулась. «Ну что вы здесь делаете? Входите же… Да что это с вами?» Я вошел. Лицо маркизы было искажено злостью. «Неужели моя постель не хороша для пас? Ну так раздевайтесь же и ложитесь…»