Знаменитые судебные процессы

— Откуда эта зола? — спрашивает председатель. Незаметно, чтобы Ландрю хоть сколько-нибудь смутился.

— Во время войны, как известно, не хватало топлива. Приходилось изворачиваться. Чего я только не жег: и комья земли, и сосновые шишки, и каштаны, а золу хранил как удобрение. Вы говорите «костяной пепел»? Это пепел от устричных раковин, господин председатель. Я часто ел устрицы в Гамбэ…

И снова в зале раздаются смешки. Еще одно очко в пользу Ландрю. Однако, когда доктор Поль переходит к следующему пункту своего сообщения, настроение присутствующих резко меняется. Все взгляды прикованы теперь к тому месту, где выставлено странное и таящее смутную угрозу весьма необычное вещественное доказательство: печка Ландрю. Это сооружение довольно скромных размеров, чугунное и изрядно поржавевшее. Оно имеет форму куба, снаружи видны две дверцы и поддувало. Доктор Поль докладывает о некоторых экспериментах, которые он провел.

— В этой печи быстро и хорошо сгорает почти всё, — говорит он, — в особенности жиры. Причем много топлива не требуется: мясо легко горит и прекрасно питает пламя. Я произвел проверку на трупах. Череп горит тридцать восемь минут, а голова целиком, как она есть, с мозгом, с глазами, с волосами, с языком — час сорок. Чтобы сжечь ноги, нужно минут сорок пять.

В зале давно уже никто не смеется.

Доктор Поль рассказывает о костях, обнаруженных в золе. Это была настоящая головоломка. Однако его заключение звучит вполне определенно:

— Это останки трех черепов, пяти ступней и шести рук. Господа, я кончил.

Председатель резко поворачивается к Ландрю:

— На костях обнаружены следы пилы, а в вашем блокноте есть записи о покупках в разное время нескольких дюжин пил.

Чувствуется, что Ландрю напряжен, он почти огрызается:

— Можете ли вы доказать, что у меня в Гамбэ были пилы?

— Да. В куче золы обнаружен обломок пилы. Ландрю пытается вывернуться:

— У меня плохо закрывалась входная дверь. Я отпилил от нее кусок. Пила сломалась… Я бросил ее в кучу мусора, а мусор в огонь…

Одного взгляда на зал достаточно, чтобы понять, что он никого не убедил.

Теперь выступает другой эксперт, профессор Антони, антрополог из Музея естественной истории. Он держит в руке коробку со стеклянными стенками, где лежат обложенные ватой кусочки костей. Коробку передают Ландрю, который, поправив очки, растерянно смотрит на нее.

В зале воцаряется гнетущее молчание, однако вскоре его нарушают зловещие слова метра Лагасса, адвоката одного из истцов:

— Ландрю, вы хотели, чтобы вам предъявили останки ваших жертв? Вот оии1

Ландрю явно не по себе.

— Прошу отметить, что мне это показывают впервые, Я полагаю, что человек, которого обвиняют в столь тяжком преступлении, должен быть заранее ознакомлен с такими серьезными уликами.

Это очень плохой день для Ландрю. Впервые речь конкретно идет об убийствах, и представленные доказательства свидетельствуют о бесспорной виновности подсудимого. И все-таки некоторая доля сомнения — пусть самая ничтожная — остается. Ландрю так ни в чем и не сознался, и, несмотря на все предпринятые поиски, по-прежнему не обнаружен ни один из одиннадцати трупов.

В среду 30 ноября 1921 года, к вечеру двадцать первого дня, процесс Ландрю закончился. Это один из самых долгих процессов в истории французского судопроизводства, но и человек, которого судили, без сомнения, один из крупнейших преступников Франции.

И вот наконец присяжные признали Ландрю виновным, и суд приговорил его к смертной казни.

Но прежде, разумеется, были выслушаны речи прокурора и адвоката.

Обвинительная речь была произнесена накануне, 29 ноября. Заместитель прокурора господин Годфруа нездоров. До последней минуты никто не знал, сможет ли он выступить. Однако Годфруа счел своим долгом явиться в суд в назначенный день и час.

Изложив вкратце факты, на которых строилось обвинение, заместитель прокурора воскликнул:

— Я много размышлял над словами Ламеннэ. Он говорил, что содрогается при мысли, что существуют люди, которые судят других людей. Размышлял я и над слабостью человеческого разума. Но сегодня у меня сомнений нет! И я не опасаюсь судебной ошибки!

В зале мертвая тишина. Никто не шелохнется. Единственное исключение — сам Ландрю: он делает записи. Внезапно обвинитель указывает пальцем на склоненного над бумагами человека и заканчивает свою речь словами:

— Он не заслуживает сострадания! Его виновность очевидна. Он не был милосерден к своим жертвам, почему же мы должны проявить милосердие к нему? Смерть, и только смерть, поверьте мне, единственная кара за совершенные им злодеяния. У этого убийцы нет оправданий. Он войдет в историю криминалистики как тягчайший преступник. Он хорошо знает, кого отныне может молить о прощении — если только ему, некогда певшему в церковном хоре, еще случается иногда обращаться мыслями к богу.

Защитник Ландрю метр де Моро-Жиаффри берет слово сразу же по окончании обвинительной речи, чтобы попытаться как можно скорее рассеять произведенное ею впечатление.