Крики и смех были слышны в самом сердце замка, в подземельях большой башни, по туда они доносились приглушенно, неясно. Сержантов и братьев-служителей согнали в большую сводчатую залу. А сановников и рыцарей разместили в одиночные камерах. Со вчерашнего утра они не получали пищи. Никто не пришел к ним. Никто не объяснил причин внезапного ареста и незаконного заключения. Время от времени они слышали шаги в переходах, звон оружия, скрип замка, порой вдалеке — голос одного из братьев, горячо спорящего с теми, кто его уводил, И снова наступала тишина, нарушаемая лишь далеким гомоном праздника да глухими ударами колокола, отсчитывающего часы.
Ангреган де Мильи прохаживается по камере, плотнее запахивается в свой зимний плащ. Это длинная белая накидка, подбитая мехом и украшенная на груди лапчатым крестом. Он все-таки успел надеть ее вчера утром, когда королевские солдаты ворвались в дормиторий. А тех братьев, которые спали ближе к дверям, вытащили из постелей в исподнем. И в таком срамном виде их вытолкали во двор, А потом бросили в темницу без всяких объяснений, как простых холопов. Де Мильи в бешенстве сжимает кулаки. С тех пор как двадцать лет назад он стал рыцарем-храмовником, его ни разу так не оскорбляли. Даже сарацины, захватившие его в плен в Акре, относились к нему с большим уважением. Зря он тогда бежал из плена. Лучше было умереть с остальными смертью мученика, чем теперь видеть, как люди короля французского обращаются с тобой словно с разбойником. Вдруг слышится скрип ключа в замке. Дверь открывается. Два солдата и сержант знаком велят ему следовать за ними.
— Объясните вы мне наконец, в чем дело? — гневно восклицает Ангеран де Мильи.
Стражники исподлобья глядят на пего пустыми глазами и молчат. Нет, из этой солдатни слова не вытянешь. Рыцарь пожимает плечами и твердым шагом направляется к выходу.
Высокий, широкоплечий, с коротко остриженными волосами, он кажется воплощением силы и сдерживаемого гнева. Солдаты предусмотрительно держатся на расстоянии, выставив копья вперед. Вот шествие пересекает двор, отделяющий донжон от резиденции великого приора. Направо—конюший. Возле них широко распахнутые ворота, Ангеран де Мильи замедляет шаг. Он без труда мог бы обезоружить стражу. Его лошадь здесь, совсем рядом. Может быть, это она сейчас храпит и бьет копытами в стойле. Лишь несколько десятков метров отделяют его от свободы. Мышцы напрягаются, по лицу пробегает судорога. Он уже готов обернуться и выхватить копье у ближайшего солдата, как вдруг ужасный, нечеловеческий крик пригвождает его к месту. Этот предсмертный вопль, который доносился со стороны церкви, из крипты, перешел в жуткий стон, потом оборвался, сменившись долгим, бесконечно долгим хрипением… Ангеран де Мильи чувствует, как на его бороду скатываются крупные капли пота. Он все понял. И впервые в жизни его охватывает страх. Ноги делаются ватными, по всему телу разливается странная слабость. Когда сержант велит ему идти вперед, он должен сделать над собой сверхъестественное усилие, чтобы не пошатнуться; перед дверью крипты ждут другие братья, мертвенно-бледные, с Искаженными лицами, расширенными от ужаса глазами.
— Брат Ангеран де Мильи, подойдите ближе и не бойтесь, мы собрались здесь, чтобы выслушать вас во имя божье.
Человек, обратившийся к рыцарю с этими словами, невелик ростом. Его круглое, жирное лицо утопает в откинутом капюшоне грубого сукна. Это монах-доминиканец.
— Готовы ли вы ответить на наши вопросы и клянетесь ли говорить правду без какого-либо принуждения?
Позади этого доминиканца на скамье сидят другие, с поднятыми капюшонами. Сколько их? Похоже, пять или шесть. Де Мильи не мог бы ответить точнее, его глаза еще не привыкли к темноте. Крипту освещает только один церковный канделябр, свечи в нем коптят и потрескивают. В отбрасываемом канделябром круге света видны два писца, сидящие за дубовым столом. А за ними движутся какие-то тени. По-видимому, это королевские легисты или бальи, они греются возле большой жаровни. Снова раздается голос доминиканца, сиплый и неприятный.
— Брат, уж не утратили ли вы дар речи, что не отвечаете на мои вопрос?
Ангерану де Мильи трудно дышать. Ярость побеждает страх. Он теряет самообладание.
— Я не обязан давать отчет никому, кроме капитула и великого магистра нашего ордена! Кто вы такой, чтобы допрашивать меня?
— Я Гийом Эмбер, великий инквизитор Франции и духовник короля, выступаю от имени его святейшества папы Климента V…
— Ложь!..
Де Мильи дает волю гневу. Он кричит, и от этого ему становится легче.
— …Ложь!.Монсеньор папа не потерпит, чтобы с рыцарями Храма обращались так, как это делаете вы.
Инквизитор встал, лицо его налилось кровью, голос стал сварливым.
— Согласны вы отвечать или нет?
— Покажите приказ монсеньора папы, письмо, написанное его рукой, и я буду вам отвечать.
Рыцарь уже раскаивается в том, что произнес эти слова. По знаку инквизитора из темноты возникают двое и приближаются к нему. Это коренастые люди в темных капюшонах, с широкими багровыми лицами.