Знаменитые убийцы и жертвы. От Каина до Чикатило

Марк Юний Брут родился в знатной римской семье в 85 году до н. э. Его также называли Альбином, так как он был усыновлен сенатором Постумием Альбином. Брут сделал хорошую воинскую карьеру, начав ее в 56 году до н. э. в сражениях против венетов под предводительством Цезаря в Галлии. Позднее сражался с Верцингеторигом, а в гражданской войне 49 года командовал морскими силами Цезаря перед Массилией, победил флот противника и подавил восстание в Галлии. За это по возвращении он был осыпан императором большими милостями, в том числе получил влиятельную городскую претуру. Правда, в памяти многих древних римлян Брут остался не как герой сражений, а как безжалостный ростовщик. Впрочем, разделить в личности Брута черное и белое очень трудно. Он, например, входил в число известных ораторов и писал стихи (увы, их качество римские историки оценивают весьма скептично).

Марк Юний Брут, один из убийц Гая Юлия Цезаря

Добавим еще, что Брут занимался не только войнами, коммерцией и поэзией, но и политической философией. Безусловно, этому способствовала близкая дружба с выдающимся оратором и политическим деятелем Цицероном. Сохранилась их обширная переписка в двух книгах. В некоторых письмах Цицерон упрекал Брута в бессистемности, неопределенности философских взглядов, в ответ Брут сетовал на недостаток энергии действия и решительности у Цицерона. Под влиянием друга- оратора Брут проникся республиканскими идеалами — в этом он видел возвращение к свободолюбивым древним временам, когда государством управляли избранные представители сословий, а не один человек, который мог оказаться самодуром и тираном.

Несмотря на благосклонность Цезаря, Брут считал возможным пожертвовать жизнью благодетеля — во имя высших целей и потому не только примкнул к заговору против Цезаря, но стал его душой вместе с Гаем Кассием Лонгином. У Кассия была другая мотивация восстать против императора. Он тоже был приближен к Цезарю и награжден им за воинские заслуги, но полагал, что награждение это явно недостаточно.

В день своей смерти (15 марта 44 года до н. э.) Цезарь колебался, идти ли ему на заседание сената, но его уговорил кто-то из друзей. По дороге один из встречных сунул в руку Цезарю записку с предупреждением о готовящемся против него заговоре. Но император присоединил ее к другим запискам, которые держал в левой руке — он собирался прочитать их в сенате. Однако сделать это он не успел.

«Он сел, и заговорщики окружили его, словно для приветствия, — пишет Светоний. — Тотчас Тиллий Цимбр, взявший на себя первую роль, подошел к нему ближе, как будто с просьбой, и когда тот, отказываясь, сделал ему знак подождать, схватил его за тогу выше локтей. Цезарь кричит: "Это уже насилие!" — и тут Каска, размахнувшись сзади, наносит ему рану пониже горла. Цезарь хватает Каску за руку, прокалывает ее грифелем, пытается вскочить, но второй удар его останавливает. Когда же он увидел, что со всех сторон на него направлены обнаженные кинжалы, он накинул на голову тогу и левой рукой распустил ее складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть, укрытым до пят; и так он был поражен двадцатью тремя ударами, только при нервом испустив не крик даже, а стон, — хотя некоторые передают, что бросившемуся на него Марку Бруту он сказал: "И ты, дитя мое?"[2]»

Все разбежались; бездыханный, он остался лежать, пока трое рабов, взвалив его на носилки, со свисающей рукою, не отнесли его домой. И среди стольких ран только одна, по мнению врача Антистия, оказалась смертельной — вторая, нанесенная в грудь...

У некоторых друзей императора осталось подозрение, что Цезарь сам не хотел жить дальше, поэтому и не заботился о безопасности и пренебрегал предостережениями знамений и советами друзей.

«Иные думают, — пишет Светоний, — что он полагался на последнее постановление и клятву сената и после этого даже отказался от сопровождавшей его охраны из испанцев с мечами; другие, напротив, полагают, что он предпочитал один раз встретиться с грозящим отовсюду коварством, чем в вечной тревоге его избегать. Некоторые даже передают, что он часто говорил: жизнь его дорога не столько ему, сколько государству — сам он давно уж достиг полноты власти и славы, государство же, если что с ним случится, не будет знать покоя, а только ввергнется во много более бедственные гражданские войны. Как бы то ни было, в одном согласны почти все: именно такого рода смерть была ему почти желанна. Так, когда он читал у Ксенофонта, как Кир в предсмертном недуге делал распоряжения о своем погребенье, он с отвращением отозвался о столь медленной кончине и пожелал себе смерти внезапной и быстрой. А накануне гибели, за обедом у Марка Лепида в разговоре о том, какой род смерти самый лучший, он предпочел конец неожиданный и внезапный».

Поднимая мятеж, заговорщики рассчитывали на всенародную поддержку. Однако римские граждане отнеслись к их действиям с осуждением. Многие, конечно, не любили Цезаря, но все же он пользовался значительной поддержкой и уважением как среди знати, так и у плебса.