Знаменитые убийцы и жертвы. От Каина до Чикатило

Так могло бы продолжаться и дальше, но под нажимом прессы, обвинявшей его в аморальных действиях, Джонс был вынужден покинуть Сан-Франциско. В течение трех лет он строил

поселок в Гайане — небольшом государстве на северо-востоке Южной Америки. В 1977 году он перевез туда почти тысячу своих верных последователей.

Попав в Гайану, они были расселены и в принудительном порядке работали на плантациях от рассвета до заката за минимальную плату. Им приходилось слушать ежедневные проповеди Джонса, который хотел, чтобы они считали его отцом, а также переносить унизительные наказания. Местным политикам, открыто поддерживавшим Джонса, об этом якобы ничего не было известно.

— Для меня Джонстаун — это коммуна, в которой молодые, пожилые и люди среднего возраста различных рас живут вместе очень гармонично, — говорил один из них в интервью американскому телевидению. — Здесь нет разрыва между поколениями, нет деления на мужские и женские обязанности. У них есть станки, оборудование, слесарные и столярные мастерские. Все делают общую работу, нет элиты, поэтому я бы сказал, что там все принадлежит обитателям коммуны.

Вскоре, однако, бывшие члены коммуны поведали об оборотной стороне медали. Они утверждали, что многое в коммуне строится на принуждении и страхе перед наказанием. Женщина, покинувшая коммуну, рассказывала:

— Дети очень боятся наказания, которое они называют «большая нога». Если кто-то из детей провинится, его посылают посмотреть на «большую ногу». Поздно вечером ребенка ведут в лес, где находится коттедж Джонса и водоем с питьевой водой. Там его поджидают два человека, которые плавают в воде, но так, что их не видно. Ребенка бросают в водоем, и эти люди начинают тянуть его за ноги на дно. Он захлебывается, барахтается, кричит: «Я больше не буду, отец! Больше не буду, прости меня, отец!» Он кричит так до изнеможения. И тогда, как следует напугав ребенка, они посылают его обратно.

Другой человек свидетельствовал:

— Я сам видел, как моя дочь получила 75 ударов. Я видел, как порют детей, как суют им в рот микрофон, и когда они кричат, то по соседству все с ума сходят от этих криков. Здесь пытают электрошоком. Конечно, постороннему очень тяжело поверить в эти рассказы.

У одной из свидетельниц репортеры спросили, добровольно ли работали члены коммуны?

— Добровольно, — ответила она, — потому что знали, что, если они не будут работать, их изобьют.

Появились также свежие обвинения в обмане и присвоении денежных средств руководством коммуны.

Когда вал обвинений достиг апогея, представители местной администрации заявили:

— Мы обеспокоены тем, что здесь происходит. Трудно отказать в помощи людям, которые живут здесь. Невозможно понять, как может происходить избиение людей.

Жена Джонса держала стойкую оборону против растущих обвинений в том, что почти все последователи ее мужа удерживаются в коммуне против их воли.

Жена Джонса соглашалась со всем, что он проповедовал

— Я знаю Джима Джонса как человека гуманного, знаю его уже 29 лет. Я родилась в белой семье среднего класса, я профессионал и работала в государственном медицинском управлении в Калифорнии. Финансово я никогда не зависела от мужа и не приехала бы сюда, если бы полностью не доверяла ему как человеку; я не слепой его последователь.

Она пыталась объяснить дезертирство из коммуны и обвинения в адрес Джонса следующим образом:

— Я не могу объяснить, почему они такое рассказывают. Думаю, что из-за того, что эти люди попадают в особое место, где требуется жертвенность. Это то, что нужно для жизни в общине Джонса. Если они решили, что не могут жить жертвенной жизнью, это происходит не потому, что Джонс диктует им что-то как начальник, — он прежде всего пытается пробудить их к деятельности не для кого-то, а для самих себя. Ведь они приехали в такое место, где должны сделать выбор и пожертвовать чем- то. Когда они не желают этого, тогда и происходят всякие нарушения.

Но беспокойство нарастало.

Тот же человек, который говорил об истязании его дочери, добавил:

— А еще она рассказала мне о подготовке в Джонстауне к массовому самоубийству; рассказала, как Джим Джонс собрал всех и приказал выпить какой-то коричневый напиток, а потом сказал, что это смертельный яд, который подействует через час или позже. «Теперь пусть каждый из вас встанет и скажет, счастлив ли он, умирая за славу социализма», — заявил он членам коммуны. Дочь сказала мне, что хотела умереть. Она надеялась, что это правда, но через час или два Джим Джонс сказал, что это была проверка и он рад видеть, как держались люди. Все это время члены коммуны стояли шеренгой, окруженные молодыми парнями и девушками, которые были вооружены. У них было 200 или 300 единиц оружия, и они патрулировали лагерь днем и ночью. Джим Джонс публично заявил, что пусть лучше никто не пытается бежать отсюда, иначе его пристрелят.

Адвокат Джонса высказался по этому поводу категорически: