Знаменосцы

— Ну что ты ей скажешь на это? Пока я за угол не свернул, все стояла на месте, как вкопанная, смотрела мне вслед.

— Ой, хлопче, хлопче, — укоризненно говорит Роман, — не играй с огнем. И не заметишь, как в капкан попадешь.

— Что ты мне мораль читаешь? — вспыхнул Маковей. — Взялись за меня, опекуны! И ты, и Хома, и все — одно и то же… веди себя хорошо, остерегайся, гляди в оба… Сам не маленький, кое-что понимаю!

— Маковей, — спокойно продолжал Роман, — я прожил две твоих жизни, прислушайся к моему слову, спасибо когда-нибудь скажешь… Разве я или Денис, или офицеры зла тебе желаем, приструнивая тебя? Да ведь вся рота болеет за тебя, как за родного сына! Ты, правда, хлопец хороший, в боях авторитет приобрел… И грамотнее многих из нас, и медали не зря тебе повесили… Но молодой еще и падкий на все, что в глаза бьет!

— А что ж, по-твоему, у меня душа из репейника?

— То-то и оно, что душа у тебя молодая и горячая, доверчивая ко всему. Оберегай ее, Маковей, не вывихни! Разве забыл, сколько в Будапеште шпионок наши хлопцы поймали! Сколько там всяких субчиков в дамские жакеты переодевалось? Уж у них и повязки на рукавах, уж они и «антифашисты», уж они и «подданные» других держав — паспорта у них заранее заготовлены… Думаешь, для чего? Думаешь, добра тебе желают такие типы? Они только и ждут, чтобы завести тебя куда-нибудь одного, напоить метиловым спиртом — и ножакой в спину… Это тебе, хлопче, не дома, тут чужая территория…

— Выходит, уже на дивчину и глянуть грех? Уж и пошутить с ней нельзя?

— Грех не грех, а береженого и бог бережет. Думаешь, то красные сапожки тебе позванивают? То иску-ше-ния твои, Маковей!.. Ходят они по улицам в женских сапожках, обступают тебя со всех сторон. Все перед тобой выставлено: вина панские, картинки бесстыдные, женщины тонкобровые… Бери, Маковей, развлекайся, получай удовольствие!.. Разве не капканы? А ты их обойди, иди своей дорогой, куда твоя миссия пролегла. Глянь, Маковей, какие пути-дороги перед тобой стелятся. Такие пути, что, как встанут, так и до неба достанут!

Маковей невольно поглядел на далекую дорогу, что лежала перед ним, окутанная золотистой пылью, запруженная войсками. Ни конца ей, ни краю… Протянулась далеко-далеко, уходя за горизонт, пылающий над ней грандиозной аркой заката. Неужели, если встанет, так и до неба достанет?

Маковей присмирел, задумался.

— Разве я этого не знаю, Роман? Не такой я легкомысленный, как некоторым кажется… Яринку я сегодня и в глаза не видел!

Блаженко свирепо уставился на юношу.

— А что ж ты мне всю дорогу о ней тарахтишь?

— Так она ж была! Только не в Таланте, а еще в Камендене на плацдарме… Я видел ее, когда ездил в полк за орденом.

— Когда это было!

— А вот сегодня почему-то вспомнилась, встала перед глазами. Вот и рассказал тебе про нее…

— Чудной ты, Маковей… Всегда говоришь так, будто сны рассказываешь… Надумал меня своими сказками развлекать! Весна на тебя действует, вот что я тебе скажу.

— А на тебя не действует?

Роман промолчал, явно уклоняясь от ответа. Потом снова навалился на парня:

— Где ж ты, в таком случае, болтался? Мы тут с ног сбились, разыскивая тебя.

— У меня конь засекся, так я перевязывал, чтоб старшина не заметил и не пристыдил всенародно. Знаешь: он как начнет!.. И нечего было искать меня… Что я вам — ребенок на ярмарке? Никто не заставлял вас бегать, высунув язык.

— Именно ты и заставил, чтоб тебя лихорадка не схватила! — рассердился Блаженко. — Может, думаем, сдуру где-нибудь в беду попал, может, ему помочь нужно…

— Не попаду, — засмеялся Маковей, — будьте уверены!

— Потому и не попадешь, что вся рота с тебя глаз не сводит, что все товарищи заботятся о тебе… Как только где-нибудь запропастишься, так и бросаются один к другому: где Маковей? Где телефонист? Разыскать немедленно! Всыпать по первое число! А как же? Вся рота хочет, чтоб из тебя человек вышел.

Парень мечтательно слушал, вглядываясь в высокое море пылающего заката.

— Что тебе? Образование у тебя восемь классов — не то, что мы, церковно-приходские… Котелок у тебя на плечах варит… Да ты даже в офицеры можешь выйти!

Внимание Маковея поглотила дорога. Вся она двигалась, дрожала, дымилась без конца, словно горела. Закат полыхал все ярче, полевые озера покраснели, как будто налились яркой кровью. Клубящаяся над дорогой пыль стала красно-бурой. Далеко на горизонте дорога изгибалась, исчезая где-то у самого солнца. Там, на небосклоне силуэт колонны едва темнел, вытянувшись на розовом фоне, как неподвижная полоса леса. Можно было только догадываться, что и там, вдали, как и здесь, все грохочет, движется вперед, все, как и здесь, затянуто красно-бурым дымом, который медленными волнами ложится на окрестные словацкие поля.

Маковей мерил дорогу глазами, улыбался ей.

— А в самом деле, как встанет, так до неба достанет!.. Это ты верно сказал, Блаженко!

Вдруг кто-то сзади огрел плетью лошадь Маковея. Она взвилась под своим всадником.

— Гони, не давай мочиться! — прозвучал знакомый голос.