Знамя, 2008 № 06

Прошла минута, другая, потом еще. Машина все не взрывалась, и мы продолжали лежать. Наконец Андрюша не выдержал: он ринулся к ней, открыл капот и, сняв с себя куртку, принялся ею бить по дымящимся проводам. Мы кинулись за ним, тоже стащили с себя куртки, не исключая того, что ведь и сейчас может еще рвануть, но он сказал с облегчением:

- Погасил!

И мы поехали, чувствуя, как совместное лежание на голом снегу под кустом в ожидании взрыва, у смерти перед лицом, сблизило нас. И поэтому мы с особым воодушевлением пили у поэта-декадента превосходное красное вино, ели чернослив, начиненный миндалем и пышно покрытый взбитыми сливками, а баснословный Козин нам пел: “Только раз бывают в жизни встрэчи, только раз судьбою рвется нить…”. И тут зашел на огонек обещанный нам сын уже тогда легендарного академика - Димочка. Не знаю, наверняка теперь это уже солидный господин и весьма недурен собой, но тогда это был пятнадцатилетний шкет с тонкой шейкой и худеньким личиком, сплошь покрытым красненькими подростковыми прыщиками. Он сразу решил вписаться в компанию взрослых девятнадцатилетних людей и опрокинул в себя полстакана виски, проигнорировав эстетскую черносливовую закуску, и пристроился возле меня, явно выказывая желание “приударить”.

- Вы любите стрелять лис? - спросил он моего будущего мужа.

Тот усмехнулся.

И тогда Димочка, потирая руки и чуть-чуть побрызгивая слюной, сказал мне как бы невзначай:

- А я страсть как люблю пострелять лис для своих любовниц!

Этот Слава Л. в начале перестройки провернул хитроумнейшую финансовую операцию. Он обзвонил московских поэтов - причем не только тех, которые были на виду, но и таких, которые томились в тихой безвестности по литобъединениям, и предложил каждому бесплатно издать буклет с его стихами, причем вместе с переводами этих стихов на четыре европейских языка. Переводчики якобы были уже “заряжены”, а серия запущена.

- Представляешь, какая это будет тебе реклама, и не только здесь, у нас, но и в Европе, а хотя бы даже и в Америке? Поэзия без границ! Ну что, согласен? - спрашивал у каждого он.

Все, конечно, были согласны и кинулись нести ему свои стихи.

- Но только, - говорил он вдруг, словно вспомнив нечто незначительное, - тебе надо будет сделать портрет на обложку. Поскольку это серия, то он должен быть в общем ключе. Но ты не беспокойся, у меня есть специальный фотограф, он тебя сфотографирует, как положено, и подретуширует, и все будет о,кей. Только уж за это тебе придется заплатить. Но больше - ни копейки с тебя не возьмут.

И тут он называл сумму, весьма приличную, по дореформенным временам: предположим, это было триста рублей.

- Чего так дорого? - вскидывались бедные поэты.

- Простота! Так это ж - фотограф-художник! Для всеевропейского издания! А ты мелочишься. Ну и сиди себе в своем экономном бесславии!

И что? Наскребали поэты эти денежки, одалживали, как миленькие, приносили ему в клювике. И я бы принесла, если бы не мой муж. Он тогда работал в “Огоньке”, и у него рядом было фотографов пруд пруди, и все отменные.

- Да ладно, - сказал он мне, - позвони Славе, спроси точно, каким должен быть этот портрет, узнай все параметры, а тебе наши фотографы бесплатно все сделают.

Но Слава сказал:

- Нет. Тут у нас специальная технология и чужие портреты нам не подойдут. Так что фотографируйся у нас. Неси триста рэ.

И вот тогда мой муж разгадал его авантюру.

- Посчитай, сколько поэтов в одной только Москве, и умножь это на триста - сколько денег получится? А Слава потом скажет - ну, ребята, провалилось, не удалось! Издательство отказалось вас выпускать в самый последний момент.

И действительно - Слава Л. вдруг куда-то исчез. То сидел-сидел в кафе ЦДЛ, а то вдруг - нет его, как не бывало.

А через несколько лет, когда я была в гостях у Андрея Синявского, я вдруг увидела у него на секретере книгу стихов, выпущенную, кажется, в Мюнхене. На обложке красовалось: Святослав Л. Внутри была подпись, нечто такое: “Дорогому мученику совести Андрею Донатовичу от мученика совести Славы Л.”

- Откуда вы знаете этого мученика совести? - спросила я Синявского.

- Да я был в Германии, и ко мне на моем вечере подошел этот милый человек, который и подарил свою книгу. Он сказал, что тоже очень пострадал от советской власти, томился в неволе и еле ноги унес.

Я живо представила себе эти разъяренные толпы разочарованных поэтов, требующих у Славы свои буклеты на пяти языках, и подумала, что, действительно, он, наверное, испытал огромное облегчение, когда наконец сел в самолет, улетавший в прекрасный Мюнхен.

У святителя Спиридона было несколько историй, непосредственно связанных с деньгами. Это когда после сильного наводнения к нему пришел разорившийся крестьянин и поведал о своей беде: он обратился к знакомому ему состоятельному человеку и попросил одолжить зерна для посевов с тем, что после урожая он вернет ему это зерно с лихвой. Но тот потребовал от него залог, которого у бедняка не было.