Знамя любви

Рука Генрика медленно обводила волнующие изгибы ее тела, безупречный овал лица, гладила медовый шелк плеч, округлые, удивительно сильные руки. Ее длинные волосы были чернее ночи, дорожки, оставленные его пальцами на ее загорелой, покрытой тонким слоем бархатной пыли коже, лоснились, будто намазанные маслом.

– Забавная эта штука, любовь, – произнесла она сонно.

– Рад, что вы так думаете, графиня Раденская.

Она никогда не видела глаз, которые могли так откровенно смеяться, в то время как все лицо сохраняло торжественно-постное выражение, будто у ксендза во время мессы. Кротко и мирно ворковала горлица, но тут же умолкла, словно сраженная той же удушающей жарой, что давила на них. Сквозь спекшуюся корку земли они чувствовали, как перебирают копытами лошади. Генрик с удивлением думал, что за последние четыре месяца она очень изменилась: она стала женщиной. Она часто шептала, что его руки сотворили ее тело, так же как его любовь, нежная, дразнящая, порою жестокая, создала ее сердце.

До них донесся смешивающийся со стуком топоров смех.

– Радуются, – сказала она, – и я тоже. Нечасто им, беднягам, приходится радоваться.

– Я люблю твое доброе сердце, дорогая.

– Ах, Генрик, ты самый, самый, самый...

Убаюканный ровным гудением насекомых и стрекотом сверчков Генрик погрузился в ленивую полудрему. Вдруг Казя приподнялась.

– До каких пор мы будем встречаться тайно, как преступники, бесконечно лгать и изворачиваться? Разве наши родители сильнее нашей любви? – Она сидела, сердито вырывая из земли пучки травы.

Генрик провел рукой по ее спине.

– Хотя я тебя и не вижу, – сказал он с улыбкой, – я знаю, что сейчас ты очень красива. Ты всегда такая, когда сердишься.

– Мы что, должны провести всю жизнь в этой яме? – Она раздраженно пожала плечами.

– Чудесное место, – сказал он, немного нахмурясь.

– О да, чудесное! Но я хочу большего. Я хочу дом. Я хочу детей. Я хочу, чтобы ты был их отцом.

Хотя она пыталась сопротивляться, он притянул ее вниз, к себе.

– Послушай, дурочка, – заговорил он тихо. – Я люблю тебя. Запомни это своей прелестной головкой. Я люблю тебя. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты стала моей женой и матерью моих детей. Понимаешь?

Она успокоенно кивнула.

– Вот и хорошо. Завтра я поеду в Волочиск и...

– Но, Генрик, это невозможно! Ты же знаешь, это невозможно! – он держал ее очень крепко, и она могла только взволнованно качать головой. – Отец тебя выгонит. Он возьмется за хлыст.

– Пусть попробует, – его голос звучал очень спокойно.

– А что сделают со мной? Меня отправят в монастырь, как тетю Бетку, и я буду там сохнуть до тех пор, пока не превращусь в мумию, – она плакала и смеялась одновременно.

– Вот за что я тебя люблю, – усмехнулся он. – Ты можешь заставить меня смеяться когда угодно.

Его тихий смех прервал пронзительный, леденящий душу крик ястреба-перепелятника.

– Мать хочет увезти меня в Дрезден, – сказала Казя.

– Где тебя представят элегантным молодым придворным, – он говорил шутя, но его глаза потускнели.

– А я сказала, что хочу в Варшаву. Они обсудили эту возможность.

– Не разумнее было бы подождать, – предложила она. – А когда мы приедем в Варшаву, я все расскажу матери.

– Она выслушает и поймет, – согласился он с напускной уверенностью. – Она нам поможет, когда увидит, как сильно мы любим друг друга. Она должна нам помочь.

– Она уже что-то подозревает. Я в этом уверена.

– Значит, это ее не слишком удивит? – он помолчал. – Твой отец любит ее?

– Да.

– Но не так сильно, как я люблю его дочь.

Он поцеловал ее, и ее руки обвились вокруг его шеи. Она впилась в его губы с лютой страстью. Она кусала свой рот в отчаянном усилии превозмочь сковавший ее сердце холод. Она задрожала от внезапного страха; даже в его крепких объятиях она чувствовала, что надвигается что-то неумолимое, грозное...

– Не уезжай, Генрик. Не оставляй меня. Пожалуйста, останься здесь, пожалуйста.

– Я должен ехать, – мягко сказал он.

– Тогда возьми меня с собой.

Он осушил ее слезы и утешил ласковыми словами. Он знал, что сможет взять ее с собой только в качестве законной супруги.

– Скоро возьму. Очень, очень скоро.

– А куда мы поедем? – Казя улыбалась сквозь слезы, приободренная его уверенным голосом. – А что мы повезем в седельных сумках?

Они часто играли в эту игру, предвкушая, как однажды эта игра обернется реальностью.

– Мы поедем в Киев, – сказал он, – Потом мы поплывет вниз по Днепру до казацких земель. Казаки называют свою страну Запорожьем.

– А потом?

– В Запорожье нас посвятят в рыцари. Может быть, нас сделают королем и королевой, если у них так водится. А если нет, тогда мы поплывем дальше, к Черному морю.

– Оно действительно черное?

– Чернее, чем твои волосы, – засмеялся он весело, почувствовав, что развеял ее испуг. – Потом мы посетим ханский шатер в Крыму. Там растут персики, абрикосы и дыни величиной с...

– С карету Фике?

– С карету Фике.