Знамя любви

Часто играя в подобные путешествия, они верили в них, наполовину в шутку, наполовину всерьез. Иногда эта вера граничила с тоскливым отчаянием. Они побывали всюду: в Италии, Франции, в таинственной земле московитов, расположенной на самом краю света; на загадочном Британском острове, населенном еретиками, которых не уставал предавать анафеме патер Загорский. В своих мечтах Казя никогда не задумывалась, что во время далеких странствий будет служить им кровом. С ней будет Генрик, ей было достаточно этого.

– Посмотри на месяц, – воскликнула она.

На кайме меркнувшего заката, словно воинственный знак на синей хоругви неба, висел бледно-серебряный месяц.

– Я никогда не видела его таким тонким, – удивилась Казя. – Как турецкая сабля.

– Сегодня, – авторитетно заявил он, – не будет видно солнца.

Он замолчал, с интересом ожидая ее ответа.

Она засмеялась и погладила его лоб.

– Голову напекло?

– Это называют затмением, – продолжал он. – Оно произойдет как раз сегодня. Луна пройдет мимо солнечного диска, так нам объяснял Конарский, и тень накроет часть Польши. – Он наслаждался произведенным эффектом. – В старину эти затмения толковали как предзнаменования: случится падеж скота или урожай будет богатым – это зависело от того, что заблагорассудится жрецам. Но теперь, с развитием науки, – закончил он важно, – мы знаем, что это всего лишь феномен природы.

Казя притихла, не сводя расширенных глаз с небосклона. Луна приблизилась к солнцу, и земля окрасилась в красноватый оттенок. Лесорубы, с ужасом воззрившись на небо сквозь густую листву, сжали покрепче ручки своих топоров, словно собираясь отбиваться от невидимого врага. Вскоре в окутавшей их тьме они не могли различить друг друга и, накрыв головы руками, ничком прижались к земле. На болоте встревоженно закрякали утки, канюки торопливо укрылись в кроне могучего дуба, рысь, которая со своими детенышами охотилась на берегу реки, распласталась на брюхе и издала короткий угрожающий рык.

Повсюду при виде надвигающейся гигантской тени люди и животные в страхе смыкали глаза или приникали поближе к земле. Птицы подняли было оглушительный щебет: их стайки бесцельно метались в воздухе, но потом и они умолкли, затаившись в гуще листвы. Полная тишина – даже насекомых не было слышно – нарушалась лишь слабым журчанием воды в реке.

Завыли волки. Задрожав, Казя перекрестилась и крепче прильнула к Генрику. Ветки березы превратились в тонкие черные кости.

– Обними меня! – она прижалась лицом к его груди – Обними меня крепче.

Генрик увидел, как ее кожа теряет свой цвет и приобретает мертвенно-пепельный оттенок пергамента. Внезапно ему стало страшно. Сухое и четкое объяснение Конарского в классе звучало очень просто, но здесь... Волки выли и выли, до тех пор пока умирающее солнце окончательно не скрылось из виду, а вместе с ним ушли свет и тепло.

На мгновение Казя разжала объятие и взглянула ему в лицо, похожее на черную маску. Она вздрогнула и вновь закрыла глаза.

– Я здесь, моя дролечка. Я всегда буду здесь.

Она бессвязно шептала молитвы; ее ногти глубоко впились в спину Генрика.

– Казя, затмение прошло! Солнце вернулось.

Открыв глаза, она увидела березу, пламенеющую в лучах заката, как факел, и глубоко с облегчением рассмеялась. Генрик принялся осыпать ее поцелуями, его рука лихорадочно блуждала по ее телу.

– Черные глаза, – прошептал он, в порыве желания забыв свой недавний страх, – Черные, как бархат.

– Слава Богу, что ты был рядом со мной. Я так испугалась... – Его жадные губы накрыли ее рот, не дав Казе договорить.

– Твой рот такой нежный, Казя, нежный и мягкий.

– Когда ты на меня так смотришь, я сама не своя... О Генрик, прошу тебя – продолжай.

Он покрыл страстными поцелуями ее шею и плечи, ощутив на своих губах сладкий пот ее тела, от ног до набухших сосков. Его зубы заставили ее кричать, она яростно извивалась, стремясь полностью слиться с его телом.

– Еще, милый, еще. Не останавливайся, умоляю, не останавливайся!

Казалось, что она расплющится о твердую, как железо, землю, отдав себя на волю стремительного, не знающего преград порыва. Стиснутая его железными руками, она продолжала извиваться и трепетать, словно пойманная на крючок рыбка.

В долине вновь мерно затюкали топоры. Раздался негромкий жалобный треск – это валилось дерево...

– ...а-а-а-ааа!

– Дролечка, я поранил тебя! Прости, – он слизнул кровь с ее губ.

Ее огромные черные глаза улыбались, тело все еще вздрагивало.

– Это знак нашей любви, – сказала она почти шепотом. – Оставь их побольше.

– Вот что бывает, когда солнце скрывается из виду, – засмеялся Генрик.

– Мы должны молить Бога, чтобы он послал еще одно затмение.

Они смеялись и подшучивали друг над другом, а тем временем солнце плавно клонилось к вершинам Карпат. Настала минута расставания. Они кончили одеваться в тишине. Генрик застыл, держа в правой руке сапог.

– Завтра... – начал он, но на этот раз в его голосе не было прежней уверенности. Он понял, что через несколько минут, когда Казя уйдет, его жизнь станет пустой и холодной, как зимняя степь. И снова в его глазах померк свет.