Знамя Победы

– Все равно. Какая у тебя мечта? Скажи! Ну, скажи!

– Я хочу… потрогать зайчика.

– Какого зайчика?

– Вон того, на твоей курточке.

Зайчик оказался гладкий, теплый и действительно живой. Когда я прикоснулся к нему пальцем, он пошевелил ушами. Честное слово, пошевелил крошечными ушами!

Я вернулся домой переполненный счастьем. Его, счастья, было так много, что я просто не мог не поделиться им с мамой и папой-солдатом.

Влетев в дом, я взглянул в открытую дверь комнатки родителей. Папа-солдат сидел за столом и читал книгу.

Я сделал глубокий вдох, такой, какой мы делаем перед прыжком в воду, и шагнул в комнату:

– Спасибо, папа!

Папа уронил книгу, поднялся:

– Сынок!

– Папа!

– Сынок, скажи еще раз!

– Папа!

– Таня, Танечка!

Из кухни к нам метнулась мама:

– Господи! Да что там у вас, что?!

Папа рухнул на колени и прижал меня к широкой груди:

– Я ждал… Я так долго ждал… Он назвал меня папой. Сынок мой, сынок!

Мама тоже опустилась на колени и обняла папу. Я оказался между ними. Мне стало мило, уютно и спокойно…

Мой папа вернулся с войны…

Новогодний подарок

В 1950 году мы с Генкой Вырупаевым пошли в пятый класс. Генка Вырупаев был не только моим одноклассником и соседом по парте, но и просто соседом. Наши дома стояли рядом. А поэтому мы с Генкой не разлучались ни в школе, ни дома.

К встрече нового, 1951 года мы решили готовиться тоже вместе. Решили в октябре, больше чем за два месяца до праздника.

Почему? Да потому, что жизнь в то время была совсем не такой, как сейчас. Лишь пять лет отделяли нас – меня, Генку, всю страну – от большой, хотя и победной, но кровавой, жестокой, прожорливой, ненасытной войны. Мы победили. Но война съела миллионы наших людей – самых сильных, самых умелых, самых опытных – пахарей, скотоводов, рабочих… Война съела все запасы хлеба, овощей, мяса… Война истрепала нашу одежду, износила нашу обувь…

И через пять лет после нее мы были еще бедны и голодны. Новогодняя елка, с которой мы встречали тот самый 1950 год, тоже была бедной. Маленькая, худенькая, можно сказать, костлявая, она вызывала жалость. Ее привез с ближайшей просеки наш школьный завхоз, он же конюх Лев Андреевич Перфильев, пожилой, много раз раненный фронтовик, на пожилой, с шишковатыми худыми ногами и огромным животом школьной лошади Нюське. Далеко ехать ни Льву Андреевичу, ни Нюське было не под силу, и привезти большую, пушистую, а значит, тяжелую елку им тоже было не под силу.

Елочных игрушек в школе не было. Не было их ни у кого из нас и дома. В войну и первые послевоенные, очень голодные и очень холодные годы было не до новогодних елок и новогодних игрушек.

На елку, привезенную нам Львом Андреевичем и Нюськой, – первую новогоднюю послевоенную елку в нашей школе – игрушки мы делали сами. Каждый класс готовил игрушки под руководством своего классного руководителя. Наша классная руководительница Людмила Ивановна Кузнецова ни на какого руководителя нисколько не походила. Она походила на Снегурочку. Невысокая, с пушистыми волосами, ясными, звездными, всегда смеющимися, улыбающимися, добрыми глазами, она, вполне возможно, и была настоящей Снегурочкой, которой в будние, непраздничные дни приходилось ходить в поношенной кацавейке, старых валенках, подшитых войлоком, вырезанным из другого, более старого валенка. Валенки учителям и тем же ребятам, у кого они были, подшивал тот же Лев Андреевич.

Под руководством Людмилы Ивановны мы клеили из бумажных ленточек, нарезанных из старых, найденных на чердаке школы тетрадей, цепочки. Цепочки раскрашивали красными чернилами. Чернил было мало. Людмила Ивановна развела их водой, и цепочки у нас получились не красными – розовыми, но все равно красивыми.

Из той же бумаги мы намяли шарики. Бумажные шарики обернули серебринками, выпрошенными нами у мам и бабушек. Серебринки – серебряные листочки – обертки из чайных коробочек и пачек – мамы и бабушки, особенно бабушки, бережно хранили еще с довоенных лет. Бабушки, наверное, надеялись, что когда-нибудь в нашем магазине снова появится чай и они смогут насыпать его в свои коробочки и пакетики. Шарики получились красивыми. При свете двух керосиновых ламп они сверкали, переливались, походили на ночные лучистые звезды, которые щедро развешало над школой новогоднее небо.

Короче говоря, елка у нас получилась что надо.

А вот подарки, по нашему с Генкой мнению, – нет.

В маленьких бумажных пакетиках, свернутых из тех же тетрадных, пожелтевших от времени листочков, мы получили от Деда Мороза, того же Льва Андреевича, по морковному и свекольному пирожку и по кусочку сваренного на молоке сахара. Мы ждали большего, и мы обиделись и на Деда Мороза, и на Снегурочку, точь-в-точь похожую на нашу Людмилу Ивановну, и на нашу бедную даже в Новый год жизнь, и на самих себя. Да-да – на самих себя.

– Эх, – сказал на другой день Генка, – дураки мы, дураки. Надо было самим себе сделать подарки. Накопить заранее всякой вкуснятины – конфет, пряников, орехов… спрятать все где-нибудь в надежном месте, а в Новый год достать и – ешь от пуза… Дураки…