Знание-сила, 1997 № 02 (836)

А. Г.: — Можно вспомнить историю с пушкинскими «Песнями западных славян», когда прославленный автор «Хроники времен Карла IX» и «Театра Клары Гасуль», признаваясь в очередной своей литературной мистификации, в конце письма С. А. Соболевскому с истинно французской галантностью писал: «Передайте г. Пушкину мои извинения. Я горжусь и стыжусь вместе с тем, что и он попался». Да и Макферсону удалось на первых порах ввести своей стилизацией в заблуждение всю просвещенную Европу прежде всего потому, что в своей центонной композиции он использовал первоклассный поэтический материал, по сути — золотой фонд тропов, мотивов и образов всей античной и средневековой поэзии, умело комбинируя разные источники и наведя на свое создание ретушь национально-фольклорной традиции.

Кто поручится, что в ближнем или дальнем окружении Петра или «просвещенной государыни матушки Екатерины» не нашелся ритор, на практике изучивший язык и стиль средневековой русской письменной словесности, не обделенный и вниманием муз, и знанием античных источников, который выполнил тайный приказ: подарить крепнущему национальному самосознанию и стремительно возрастающему международному престижу России национальный эпос, не уступающий по своим достоинствам ни «Песне о Роланде», ни пресловутому «Оссиану». И кроме Ноля Быковского, «парнасских муз правителя», в России XVIII века можно назвать десятки фигур, которые по уровню своей образованности теоретически могли выполнить такую аранжировку некоего подлинного древнерусского текста. В сущности, все атаки А. Мазона на «Слово» мотивированы в конечном счете удивительной «своевременностью» и, после сенсационных «открытий» Макферсона, так сказать, закономерностью его обнаружения. Да и российские скептики всегда имели в виду этот фактор крайней «своевременности» появления на свет «Слова о полку Игореве».

Витраж в часовне кафедрального Кентерберийского собора. Начало XIII века.

Битва. Иллюстрация из средневековой рукописи, хранящейся в Британском музее в Лондоне.

Но я не верю, что содержание и поэтика «Задонщины» могли послужить достаточным исходным материалом для создания текста, в поэтических истоках которого — ключи, бьющие гораздо ближе к подножиям Геликона, Синая и Ронсеваля. Искусственность тезисов и не выдерживающие серьезной критики текстологические построения Мазона, Зимина и других сторонников возведения родословной «Слова» в издании 1800 года (далее в тексте — С1800) к тому или иному списку «Задонщины», так же, как и не менее тенденциозная аргументация их противников, обусловлены ограниченностью их кругозора, замыкающегося только на явлениях древнерусской литературы, и совершенно необъяснимой источниковедческой слепотой по отношению к античной и европейской средневековой литературе.

1185 год, 11—12 мая. Войска Игоря бьются в окружении.

Г. Б.: — Выходит, даже установление ранних параллелей к тексту «Слова» не решает исчерпывающим образом проблемы датировки мусин-пушкинского списка?

А. Г.: — Да, но тем не менее без этого не обойтись. Кроме того, в самом тексте «Слова» обнаруживаются, помимо исторических реалий, весьма значимые датирующие факторы, к числу которых относятся и специфические особенности поэтической техники «Слова», типологически близкой европейской поэзии XI — XIII веков.

Какими путями могло доходить до книжников-литераторов и поэтов домонгольской Руси влияние, например, западноевропейской эпической поэзии? Возможно, через юг Европы, от зоны контактов французской и итальянской эпической традиции, через Далмацию, Сербию, Болгарию, Румынию и Венгрию. Другой путь — даже более вероятный — северный, от Нормандии, от нормандской школы поэтов путем влияния французской христианско-героической рыцарской эпики на германскую и австрийскую поэзию XII века, через области среднего Дуная до западно- русских княжеств. Не случайно в тексте «Слова» сохранился комплекс языковых признаков, связывающих его с западным или северо-западным регионом. Но есть и третий путь - непосредственный, личный контакт.