Знание-сила, 1998 № 02 (848)

В Риме в те дни была многочисленная абиссинская колония, так что Кристофер Марло мог научиться эфиопскому языку и познакомиться с эфиопской письменностью, в частности с «Книгой Еноха». Мог он с нею познакомиться и в библиотеке Ватикана, где она имелась в греческом переводе. Но вернее всего, поэт совершил по какому-то поводу путешествие в Абиссинию. Судя по тому романтизму, которым эта страна овеяна в произведениях Шекспира, она хорошо была известна автору его драм. По мнению Ванновского, волшебный остров в «Буре», на котором обосновался Просперо и который до сих пор не разгадан шекспирологами, думавшими иногда, что это один из Бермудских островов, был на самом деле Сокотрой, расположенной под боком у Абиссинии, возле северо-восточного побережья Африки. Убеждают его в этом отчеты экспедиций Ливерпульского музея в 1899 году и Оксфордского университета (1956), равно как сочинения Шекспира. Он полагает, что Марло, подобно Просперо, жил некоторое время на этом острове.

* * *

Мы видим, таким образом, что книга нашего соотечественника написана очень искусно. Ее можно оспаривать и, вероятно, будут оспаривать, но нельзя не признать, что логическая се конструкция сделана прочно — все предусмотрено, на все даны ответы и приведена аргументация. Такая стройность, законченность, «подогнанность» даже смущают Смущают порой и доводы — более остроумные, чем убедительные, висящие иногда «на волоске». Так, например, едва ли нас можно заставить поверить, что актер, исполняющий в разыгранной при дворе пьесе роль убийцы короля, приближается к своей жертве на манер ползущей змеи. Такое утверждение основывается на словах Гамлета «damnable faces», обращенных к актеру, подкрадывающемуся с ядом к спящему. В русском переводе М. Лозинского они звучат как «проклятые ужимки»: «Начинай, убийца, да брось же проклятые свои ужимки и начинай». Какое основание видеть туг непременно «ужимки» змеи? Нам, конечно, понятно желание автора аллегорически связать образ братоубийцы — Клавдия — с «древним змием», воплощением изначального зла, и подкрепить его таким штрихом, как официальное объяснение смерти прежнего короля от укуса змеи. Это талантливо, остроумно, но не дает нам права толковать «damnable faces» как змеиные движения. И таких случаев немало. Автор, несомненно, грешит тем, что в логике называется peticio principii — употреблением для доказательства таких доводов, которые сами нуждаются в доказательстве.

Зато многое у него звучит убедительно и подкупающе, а главное, вниманию читателя представляются такие детали, которых раньше не замечали.

Разумеется, подлинную оценку книги Ванновского могут дать только специалисты — шекспирологи и гебраисты; для простых смертных она — увлекательное чтение; но если бы показанный им новый «Гамлет» оказался научной фантазией, он останется интересным памятником в серии многочисленных попыток разгадать тайну «Монны Лизы мировой драматургии».

Я вряд ли ошибусь, сказавши, что книга Ванновского — самое значительное из всего, чем русское творчество отметило 400-летие со дня рождения Шекспира. 

А. А. Ванновский

Все книги А. Ванновского были враждебно встречены шекспировским обществом «Folder» в Вашингтоне, благодаря чему не получили в США никакого распространения.

Причиной недоброжелательного отношения со стороны «Folger» было согласие Банковского с точкой зрения Гофмана, считавшего творцом шекспировских драм не актера Вильяма Шекспира, содержателя «Глобуса», а драматурга Кристофера Марло.

Нельзя не выразить сожаления, что автор выпустил свою книгу не по- русски.

Ставка на английский язык оказалась ошибочной; русский читатель и лучше бы оценил се и дал бы ей большее распространение. Впрочем, русский читатель одно, а заправилы эмиграции — совсем другое. Покойный жаловался, что ИМКА-ПРЕСС в Париже отказалась издавать ее по- русски на том основании, что никто, по ее мнению, не станет читать этой книги и издательство потерпит убыток. Непризнание, замалчивание, затаптывание — горькая чаша многих эмигрантских писателей.

Одна из причин, по которой Банковский очень жалел об отсутствии русского издания своей работы, заключалась в том, что, как он выразился в одном письме,— через Шекспира он перешел от Маркса к Христу и мнил своей книгой облегчить такую же эволюцию всем современным большевикам.

В 1965 году вышло еще одно его произведение, на этот раз по-русски: «Третий Завет и Апокалипсис», посвященное памяти «друга и учителя» Н. А. Бердяева.