Знание-сила, 1998 № 03 (849)

Собственная усадьба Николая Львова Никольское-Черенчицы была расположена по соседству с Райком. Здесь и до сих пор сохранилась построенная Львовым монументальная церковь-усыпальница. Завершенная куполом, окруженная колоннадой, она имеет идеально круглую форму, следовательно, принадлежит к семейству ротонд. И мало чем отличается от той, которую на сто лет раньше изобразили ярославские художники. Иными словами, перед нами и на этот раз прекраснейший храм счастья. Сооружение строилось Львовым как православная церковь, но в сущности, по своей художественной идее, оно оказалось храмом тому божеству, которому в эпоху Просвещения поклонялись все обитатели русской Аркадии. Этому божеству друг Николая Львова и непременный участник знаменитого Львовского кружка, поэт Гавриил Державин посвятил прекрасную оду.

Павловск. Храм дружбы

Богородицкий парк. Акварель А. Т Болотова

Воскресенская церковь в усадьбе Николая Львова Никольское Черенчицы

«Миражи счастья» новых русских

Она так и называется «На Счастье»:

Всегда прехвально, препочтенно,

Во всей вселенной обоженно

И вожделенное от всех,

О ты, великомощно Счастье!

Храмы счастья возводились во многих усадьбах; возводились они и в Москве, в столице «дворянской Республики». Это знаменитые ротонды Матвея Казакова: Сенат в Кремле, церкви-ротонды, ротонда Благородного собрания, ротонда Голицьгнской больницы... И всякий раз храм Счастья оказывался символом некоего мироздания (в данном случае — просветительского), выражением общих чувств и настроений времени. Не случайно же главное философическое сочинение современника Львова Андрея Болотова имеет название «Путеводитель к истинному человеческому счастию». Сама Екатерина, имевшая способность тонко улавливать социально-политическую конъюнктуру, доверительно сообщала одному из своих адресатов, что «ее удовольствие и желание состояло в том, чтобы делать всех щастливыми», однако сетовала при этом: «...но как всякий хощет быть по-своему щастлив, то желаниям моим встречались иногда препятствия».

О серьезности, о принципиальной непреодолимости «препятствий» на пути к торжеству «золотого века» в ту пору мало кто думал. Ибо о счастье мечтали все: честолюбивые царедворцы и любители сельского уединения, поручики и генералы, тайные советники и канцеляристы. Поэты посвящали ему благозвучные оды, зодчие возводили храмы. Очень проникновенно высказался на эту тему Николай Карамзин:

«...На что мы трудимся, учимся, читаем, пишем, спорим — и Бог знает, чего не делаем,— когда не умеем найти благополучия в жизни? Я представляю себе здешний свет великолепным храмом: на портиках, на перестиле, на колоннах, везде сияет надпись: Щастие! Вхожу во внутренность: гремят хоры — Щастию! Вижу безчисленное множество людей: спешат, теснятся, простирают руки — ко Щастию, единственному божеству храма; но божество... невидимо! Молятся с усердием, зовут его: оно не является. (...) Здесь проливают слезы, там других заставляют плакать — все для Щастия; но оно глухо, слепо — не слушает молений, не смотрит на жертвы — и вечно, вечно невидимо!»

«Будет людям счастье...»

Кому приходилось плавать по каналу «Мссква—Волга», тот, очевидно, хранит странные и удивительные художественные впечатления. Архитектура канала, строившегося в 1932—1937 годах, в пресловутую сталинскую эпоху, эта насквозь советская архитектура и в целом, и особенно в деталях поразительно напоминает образы русских усадеб. Чего стоят одни только ротонды, украшающие гидросооружения перед Дубной! Издали их легко принять за эффектные парковые павильоны богатой подмосковной усадьбы.

От этого сходства не стоит легкомысленно отмахиваться. Хотя, казалось бы, что общего между эпохой ударных строек коммунизма и золотым веком дворянской культуры, о котором мы только что говорили?

И все-таки. У эпохи Просвещения и советской эпохи есть глубокое внутреннее родство. Обе эпохи были одержимы идеей Счастья. Вот только воплощалась она по-разному: в усадьбе — через счастье отдельной личности, в стране Советов — на основе коллективного, массового.

Для строительства «нового мира» партия нового типа мобилизовала весь опыт русского утопизма. И соединила несоединимое: град Китеж, русскую Аркадию и петровский парадиз. В проектах преобразования природы, в пафосе преодоления «пространства и простора» нетрудно различить доведенный до абсурда опыт народа по оформлению пространства Земли. Но заметим еще: советские массовые праздники и действа так же, как зрелища петровского парадиза,— не более чем родственные формы поклонения. И не так уж важно, кто в конкретный исторический момент выступит в роли вавилонского царя Навуходоносора и вокруг какого кумира будет веселиться разгоряченная толпа.