Знание - сила, 1998 № 01 (847)

• Лубок «Парамошка с Савосъкою в карты играют». Фигуры, которые обмениваются знаками за спиной игроков, превращают веселый досуг в коммерческое предприятие. Весьма прибыльное. Каковым оно и остается до сих пор

Несколько раз за свою историю Россия становилась круто фольклорной страной еще и в том смысле, что жизнь начинала сбываться по сказочным моделям. Смута — рухнула старая династия. Раскол — рухнула-де старая вера... Почитать классиков старообрядчества — мышление и язык отдают фольклором.

Реформа 1861 года. Новые, удивительные типы в городах, невиданные дела на деревне (Глеб Успенский). Все это хорошо описано русской литературой и публицистикой.

Интересная параллель. Крестьянство, бывшее до реформы на втором месте с конца пекле духовенства по преступности, попав в города, мгновенно становится самым криминогенным слоем населения. Как спартиаты вне Спарты. Нечто подобное происходит и сегодня.

Я уж не говорю о реформах Петра и революции 1917 года. Тут ничего объяснять не надо. Тоже каждый раз появлялись «новые русские люди»: специфически одетые, старое отринувшие, лихорадочно переучивающиеся, пришедшие не из университетов, проделавшие путь Алексашки Меншикова и Алешки Бровкина.

Не Алексашки и Алешки — так комиссары в кожанках. А еще примазавшиеся к новым движениям правительственных вод и сделавшие головокружительную карьеру бандиты... А мыслили-то сказками. Мифами. Примитивной верой в чудо жили.

Раз так, поговорим об эмансипации фольклорных элементов.

Недавно заглядывал в книгу Ж. Фавье «Франсуа Вийон». Она не столько о Вийоне, сколько о Париже XV века. Подробно, в лучших традициях школы «Анналов», описываются быт, торговля, бунты, скандалы, тяжбы, блуд, подкуп, разборки. Это — о нас. Точный портрет. Ле Гофф предложил термин «долгое средневековье». Загляните в Герберштейна. Анекдотические истории, русский дикий рынок, таможня: вымогательства, ложь, прямой разбой, коррупция в царской свите...

С другой стороны, карьеры многих нынешних напоминают «похождения Шипова». Выходец из крестьян Н. Н. Шипов был сыном крепостного купца, который в начале XIX века сколотил себе изрядное состояние на торговле скотом и мехами, пересказывает Р Найлс русские дореволюционные источники.

Тому барину, чьим крепостным был Шипов-отец, в нашем современном обществе есть точный аналог: советская система в лице КПСС, прокуратуры, директорского корпуса и КГБ.

«...После смерти его помощники прибрали к рукам большую часть имущества и сговорились с чиновниками засадить наследника в тюрьму. В 1832 году шиповский отрок бежал от своего помещика и в течение последующих пяти лет бродил по стране и под -вымышленными именами занимался коммерцией. Кто-то выдал его властям, он отсидел четыре года в тюрьме и был потом возвращен своему законному хозяину. Тогда он раздобыл паспорт, годный на полгода, с которым добрался до Бессарабии, где купил фабрику по производству клея. Когда срок действия паспорта истек, власти отказались его продлить, и Шипову пришлось продать дело и снова возвратиться домой. К тому времени он разузнал о законе, по которому крепостной, попавший к горцам Северного Кавказа, воевавшим тогда с правительством, и бежавший от них, получал вольную. Доведенный уже до отчаяния, Шипов добрался до Кавказа, вступил в армию, сдался в плен, бежал и получил вольную, а вместе с нею наконец и право вести дела без придирок со стороны частных лиц и правительства».

Вот один из примеров «героической эмансипации»!

А вот близкий, но противоположный по последствиям пример, приведенный Ж Ле Гоффом в книге «Цивилизация средневекового Запада». История «эмансипации» немецкого крестьянина Гельмбрехта, также захотевшего освободиться от своего социального положения. Она может служить поучительным резюме многих попыток, пошедших именно в таком направлении.

Прежде всего — внешний вид.

Из анекдотов о HP

Двое «новых русских» встречаются на Манхеттене.

— Как дела?

— Все о’кей!

— А по родине не скучаешь? Березки там, ностальгия...

— Что я, еврей, что ли, по березкам скучать?!

Один «новый русский» спрашивает другого:

— Ты чем сейчас занимаешься?

— Уличной торговлей.

— Ну, и почем сейчас улицы?