Знание-сила, 1998 № 03 (849)

Толкин видит здесь «резкую критику безрассудства того, на ком лежит ответственность», так же как и в словах Бюрхтвольда из «Битвы при Мэлдоне», которые цитировались выше. Эти слова, «лучшее выражение северного героического духа, норманнского или английского, самое ясное утверждение доктрины силы и стойкости, поставленных на службу несгибаемой воле», как полагал Толкин, поражают и трогают нас потому, что «вложены в уста подчиненного, чья воля направлена к цели, назначенной для него другим; в уста человека, у которого нет ответственности перед теми, кто ниже его, а только верность своему повелителю. Поэтому личная гордость его отступает перед преданностью и любовью... Героизм подчинения и любви, а не гордости и своеволия — самое героическое и самое трогательное». По мнению Толкина, эссекский вождь Бюрхгнот, из гордости поставивший под удар и обрекший на смерть своих воинов и в результате отдавший на разорение землю, которую он призван был защищать, «погиб за свое безрассудство. Но то была благородная ошибка — ошибка благородного человека. Его воинам не дано ее осудить; ведь многие из них и благородны и безрассудны сами. Однако поэты выше безрассудства и выше воистину самого героизма»...

Но тем не менее даже если древнеанглийский поэт вправе судить поступки своих повелителей и королей — его суд печален: ни сказителю, ни слушателям неизвестно, что можно противопоставить «героическому духу Севера», какой из человеческих добродетелей дано с ним сравниться и даже удостоиться, наверное, большей славы. Говоря о поэзии англосаксов, О. А. Смирнинкая приводит слова Ч. Кеннеди из книги «Древнеанглийская поэзия»: «Человек здесь делает то, что он может и что он должен, но то, что он может, оказывается недостаточным, а то, что он должен, ведет к крушению». Не правда ли, сквозь трагизм проступает отчаяние? Заменим слово «человек» на слово «эльф» — разве не получим мы ясного описания безнадежной борьбы героев толкиновского «Сильмариллиона», сыновей Феанора?

Делать, что подобает; исполняя свой долг, следовать клятве. В «Сильмариллионе» так следует клятве Финрод — и отдает жизнь, чтобы ее сдержать. Так следует королевскому долгу Финголфин, принимая участие в бегстве Нолдор против собственной воли, «ибо он не желал бросить народ свой, стремящийся уйти» (подобную ситуацию современному человеку, наверное, понять немного сложней, чем ситуацию Финрода). И так же верны принесенной Клятве сыновья Феанора, готовые служить ей, несмотря ни на что, без надежды исполнить... В темный час своей судьбы, перед лицом одного из Владык Арды, Феанор говорит так: «Многими бедами угрожают нам... но одного не сказали: что мы пострадаем от трусости; от малодушия или от страха перед малодушием. Потому объявляю я, что мы пойдем вперед, и вот что добавлю я к вашему приговору: деяния наши станут воспевать в песнях, пока длятся дни Арды». Чем не достойное выражение «героического духа Севера»? Разве после Падения Нолдор не сбылось это гордое пророчество Феанора в судьбах разрушенного Белерианда? «Однако поэты воистину выше самого героизма»: мрачная тень роковой осужденности лежит на страницах «Сильмариллиона», повествующих об исполнении Клятвы Феанора.

Ибо, по Толкину, еще один аспект долга, как представляется мне,— недеяние. НЕ сделать того, чего НЕ подобает делать, то есть — не нарушить запрет. И порой подобное испытание оказывается самым трудным.

Основной запрет «Властелина Колец» таков: те, кто стоят на стороне Света, не могут использовать силу, которую дает Кольцо Власти, поскольку это Кольцо Врага. На первый взгляд, странно: разве нельзя использовать силу Врага против него самого, в согласии с поговоркой, которую припоминает Король Теоден: «Часто злая воля сама наносит себе злейший удар»? Ведь говорит же гном Гимли о неодолимом страхе, оружии Мертвых, призванных Арагорном на помощь: «Странным и удивительным мне показалось, что планы Врага разрушили призраки страха и тьмы. Он пострадал от своего же оружия!» Толкин отвечает: нет. Арагорн — и причем только он — может в час нужды призвать Мертвых в силу неоспоримого наследного права; но ситуация с Кольцом — иная. Описывается она так: «Саурон отковал Кольцо в одиночестве, и оно принадлежит ему, и оно исполнено зла». Более того, Кольцо само искушает возможностью использовать силу, заключенную в нем, для того, чтобы получить власть, необходимую для достижения любой цели,— а подобное искушение страшно тем, что цель может быть сколь угодно возвышенной и благородной: например, защитить родной Город или помочь обездоленным и несчастным. Эльронд сказал на Совете: «Мощь его слишком велика. Не каждый в силах владеть им — лишь тот, кто и сам одарен великим могуществом; и для такого владельца Кольцо несравненно опасней. Одна только жажда им обладать уже совращает сердца». Но легко ли тому, чей Город в беде и чей долг — спасти этот Город, отказаться от мысли хотя бы попробовать применить столь могущественное средство?