Знание-сила, 1999 № 04 (862)

Иванов Вяч. Вс. Избранные труды но семиотике и истории культуры. Том 1. М.: Школа «Языки русской культуры», 1998,912 с., 1000экз.

Вячеслав Всеволодович Иванов – лингвист, филолог, теоретики историк искусства и культуры, один из творцов отечественной интеллектуальной жизни второй половины уходяшего столетия, приобретает давно ему, впрочем, приличествующий статус классика: начало выходить собрание его сочинений. Автор сам по себе – целый пласт не только русской, а пожалуй, даже и мировой культуры, и теперь можно будет обозреть его многолетнюю и очень многообразную деятельность если и не как целое – по объему она громадна, о чем свидетельствует хотя бы библиография в конце книги, – то во всяком случае в некоторых ее важных чертах.

О чем бы не писал Иванов – о поэтике Пастернака, об эстетике Эйзенштейна, о функциональной асимметрии полушарий мозга и ее культурных последствиях или об истории семиотики, – внимательный читатель увидит корневую общность тем, по видимости далеко отстоящих друг от друга Автор везде занят одним – выявлением основных механизмов духовной деятельности человека, которые он и демонстрирует на бесчисленном, энциклопедическом количестве конкретных и разнообразных примеров.

Все четыре работы, объединенные в первом томе, изданы теперь не только свободными от прежних цензурных ограничений, но и с учетом новейших результатов исследований. Причем каждый из текстов вынужден лишь фрагментарно (как признается сам Вячеслав Всеволодович) представлять соответствующие области его занятий, в которых наработано, на самом деле, гораздо больше.

Впечатляет помещенный в томе список трудов Иванова, который занимает без малого сотню страниц. Он не только дает возможность ориентироваться в собственном интеллектуальном мире автора, но и представляет своего рода карту маршрутов поисков во многих областях научной и культурной жизни последних десятилетий века.

Ольга БАЛЛА

МИНИ-ИНТЕРВЬЮ

Люди не меняются

Лев ГУДКОВ, социолог

– Над чем работаете?

Десять лет во Всероссийском Центре изучения общественного мнения (ВЦИОМе) мы пытаемся понять, как устроен такой странный феномен: homo soveticus, советский человек. Время от времени пишем об этом книги. Сейчас завершили разработку новой анкеты, скоро начнем опросы по ней, это будет уже третье исследование на все ту же тему.

Где берем советского человека, когда уже и страны такой – Советского Союза – давно нет? Страны нет, а люди все те же. Люди почти не меняются. Это в самом начале исследования, на рубеже восьмидесятых-девяностых, у меня были иллюзии: все вокруг меняется, и люди меняются: они на глазах будут становиться все свободнее, самостоятельнее, ну и так далее.- Иллюзии кончились, и я уже знаю, что в основном все остались такими же, как были, и отвечать будут примерно так же…

Под вздымающиеся каждую весну и каждую осень крики о гибели страны и народа караван идет. Число недовольных всем на свете: властями, экономической ситуацией, собственной жизнью – велико, но практически неизменно все эти десять лет. В восьмидесятых было больше поводов для недовольства: пустые прилавки, пустые бумажки на счетах в сберкассах – на них нечего купить… Теперь вот, говорят, зарплату не выплачивают месяцами, чуть ли не годами – безобразие, конечно, но как же люди выживают без нее? Значит, есть источники доходов, иначе концы с концами не сходятся…

А стратегия выживания все та же, что и в советские времена, стратегия в основном пассивная: приспособиться, снизить потребности, уклониться, продержаться на плодах собственного участка. Только молодые стали активнее. Они несколько иначе смотрят на мир и на себя.

Полагаю, что недовольство жизнью, этот хронический пессимизм, связан не с конкретной экономической или, тем более, политической ситуацией, а с вещами более глубокими: с национальным характером, с восприятием самих себя.

Перемены в настроениях людей, в их поведении за эти десять лет действительно ничтожны. Разве что небольшие колебания: рост ксенофобии в 1995 году, ее падение к 1997-1998 годам. Немного растет дифференцированность, размывается середина: отчетливее становятся ксенофобы и радикалы, отчетливее на другом полюсе люди терпимые. Терпимых больше, намного больше. Преобладание терпимости и дает ощущение стабильности. Люди не хотят никаких потрясений ни слева, ни справа.

Почему же все-таки механизмы консервации у нас оказываются столь мощными, что реформы практически не начинались, что старое разрушается, а новые структуры никак не появятся? Почему из всех возможных механизмов социальных перемен работает только один, самый примитивный: от поколения к поколению?

Ответы лежат не в области политики или экономики, тут затронуты более фундаментальные веши. Боюсь, найти эти ответы нам будет не легко.

ГИПОТЕЗЫ И РЕАЛЬНОСТЬ

Григорий Зеленко

«Мы с тобой разной крови – ты и я?»

Генетическое оружие: есть поводы для вопросов