Знание-сила, 1999 № 04 (862)

Любопытно, что при охоте на гуанако их никогда не убивали. Животных направляли в загоны, состригали шерсть и снова отпускали на волю. Кстати, из шерсти диких викуний – самых быстроногих среди южно-американских верблюдов – изготавливалась одежда только для самого Инки и его ближайших родственников. Одежда же Инки была… одноразового пользования! Впрочем, и обувь тоже. И ту, и другую он носил только один день, после чего специальный чиновник сжигал их.

ЭКОЛОГИЯ И МЫ

Николай Формозов

* Статья предоставлена Центром охраны дикой природы.

Животные – жертвы войны

Как-то весной 1996 года в телевизионной передаче о чеченской войне я увидел необычный сюжет. Повстанец из высокогорного села демонстрировал корреспонденту головы горных козлов со словами, что ему и его семье нечего есть и нечем кормить русских военнопленных. В тот момент для этого аула, блокированною федеральными войсками, дикие копытные были, по словам вооруженного горца, единственным источником пищи. Среди нескольких голов дагестанских туров оказались и останки безоарового козла, численность которого во всей Чечено-Ингушетии еше за десятилетия до войны оценивалась не более чем в 600 особей (по данным Т.Ю.Точиева 1973, 1975 годов).

Я позвонил тогда Ане Меннер, с которой мы вместе работали в журнале «Russian Conservation News», и, рассказав об увиденном, предложил: «Давай напишем об этом».

– Да. но как мы будем эго комментировать? Что не надо кормить детей и военнопленных или наоборот, что надо стрелять виды из Красной книги, чтобы их накормить? Мы не можем публиковать эту информацию просто так, но и сказать ничего мы не можем!

Вопрос так и повис в воздухе. Сейчас, когда мы только что отметили шестидесятилетие Тигровой Балки, заповедника в Таджикистане, который не только выжил в страшных условиях гражданской войны, но и сохранил группировку редчайшего бухарского оленя, самое время начать этот непростой разговор – как же войны, в том числе и локальные, и гражданские, сказываются на состоянии природы.

В России среди биологов широко распространено мнение, которое можно сформулировать так: «То, что плохо для человека, – хорошо для животных». Действительно, история СССР дает немало оснований для такою рода заключений.

Колоссальная социо-экономическая катастрофа, случившаяся с Россией в двадцатом веке, существенно изменила не только состояние природы в Центральной России, но и саму карту страны. В результате коллективизации (которая была, по сути, продолжением гражданской войны), а затем огромных потерь во время Второй мировой войны, унесшей 27 миллионов по преимуществу крестьянских жизней, число населенных пунктов в сельской местности Центральной России снизилось на десятки тысяч (называют цифру 40 тысяч исчезнувших деревень). Именно это и стало основной причиной значительных положительных сдвигов в состоянии фауны Европейской части России в шестидесятые годы – всплеск численности лося, небывалое расселение кабана на север, рост численности медведя (причем исследования В.Пажетнова показали, что медведи в этот период в русском Нечерноземье достигли таких размеров, которые были неведомы охотникам на медведя в XIX веке).

Такую же ситуацию мы можем проследить и в других регионах страны. Мой отец, Александр Николаевич Формозов, например, не раз говорил, что сайгака спас не Андрей Григорьевич Банников, как принято было писать в советской природоохранной прессе, а Сосо Джугашвили, который сначала просел коллективизацию в Казахстане столь зверски, что потери населения из-за голода и эмиграции в Китай составили 3 миллиона человек, а затем выселил из Калмыкии в Сибирь всех калмыков. Обезлюдевшие степные пространства быстро освоили сайгаки.

Подобные примеры можно множить и множить. По мнению одного из ведуших натуралистов Якутии В.М.Сафронова, вымирание и концентрация в крупных поселках коренного населения Сибири, возможно, стали важнейшими факторами восстановления соболя. В ясачное время стойбища были практически в каждой пади и промысловая нагрузка распределялась равномерно. Теперь же бескрайние пространства Сибири, лишенные населения, по сути дела, превратились в огромные «запуски».

Пожалуй, к чисгым успехам природоохранников советской поры в области охраны отдельных видов можно отнести лишь программу по расселению бобра и восстановлению его былого ареала, но и в данном случае безлюдье русского Нечерноземья, безусловно, сыграло положительную роль.

Однако, начиная с 1992 года, численность сельского населения впервые с тридцатых годов не только стабилизировалась, но и стала возрастать за счет притока из городов активных людей работоспособного возраста. Этот социальный процесс, совпавший с ростом цен на продукты питания, определил катастрофическое падение численности лося в девяностые годы. Что же теперь ждет бобра? Очень надеюсь, что у природоохранного сообщества хватит сил удержать ситуацию.