Знание-сила, 1999 № 05-06 (863,864)

Из стилистики статьи явствует, что Сахаров еше всецело «свой», еще целиком считает себя защитником социалистического лагеря. А из письма Суслову еще яснее видно, что пишет человек, считающий себя техническим экспертом, преданным «существенным интересам советской политики» и не отделяющий себя от других советских экспертов. Сахаров пишет, «по моему мнению и мнению многих из основных работников нашего института», говорит об «официальных документах, представленных в ЦК КПСС товарищами Харитоном Ю.Б., Забабахиным Е.И.» и просит «санкции на опубликование беседы».

Если Сахаров в этом письме расширяет рассмотрение научно-технических вопросов на экономические и политические, то просто потому, что такое расширение прямо требуется существом дела.

О ястребах и о честности

Что же произошло между 21 июля 1967 года и началом февраля 1968 года, когда Сахаров принялся за свои «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе»?

Именно ничего особенного не произошло. Ему только сообщили, что публиковать рукопись нецелесообразно.

Выяснилось, что Credo прогрессивных ученых не совпадает с таинственным кредо правительства, которое не нуждается в советах постороннего. Двадцатистраничный труд – плод серьезных размышлений академика Сахарова – отправился в архив.

Такое правительство угрожало мирному сосуществованию не меньше, чем западные «ястребы». Отечественные «ястребы», похоже, не меньше нуждались в сдерживающей силе.

Ну и что с того, что кто-то сказал «нецелесообразно»? Для Сахарова был значим аргумент довода, а не аргумент имени. В физике такой способ жизни обеспечил все его научно-технические достижения. Естественно было держаться своих привычек и вне науки. Никто же не противопоставил его военно-политическому анализу какие-то доводы по существу. А ведь он не просто хотел поделиться с человечеством своим пониманием мировых проблем, он продумал еще и практический ход, который помог бы решить главную проблему разделенного человечества – проблему его жизни или ядерной смерти.

И Сахаров через несколько месяцев вернулся к задуманной им статье дискуссионного характера, к открытому обсуждению взрывчатого клубка проблем, в котором противоракетная оборона стала бикфордовым шнуром. В его «Размышлениях» как первая из опасностей, угрожающих миру, обсуждается угроза ядерной войны, и проблема ПРО в ее центре. К маю 1968-го он закончил статью и отпустил ее в самиздат.

Так почему же он – пятнадцать лет спустя – не рассказал честно эту предысторию его «лихого удара в другой области», чтобы ясна стала вся серьезность его причин и намерений?

Думаю, прежде всего потому, что Сахаров был честный человек. Ненормально честный, если под нормой понимать то, что обыкновенно среди людей. Говоря о своем учителе в науке и жизни Игоре Евгеньевиче Тамме Сахаров употребил выражение «абсолютная честность». Это вполне относилось к нему самому – и в обыденной жизни, и в самой необыденной.

«О периоде моей жизни и работы в 1948 – 1968 годы я пишу с некоторыми умолчаниями, вызванными требованиями сохранения секретности. Я считаю себя пожизненно связанным обязательством сохранения государственной и военной тайны, добровольно принятым мною в 1948 году, как бы ни изменилась моя судьба», – это он писал в своих «Воспоминаниях» в годы горьковской ссылки и абсолютно честно относился к своему обязательству. Рядом с ним в ссылке была Елена Боннэр – самый близкий ему тогда человек. Не раз они были готовы умереть вместе в голодовках, но он ей так и не сказал, что всего в двух часах езды от Горького расположен тот самый Объект, в котором он провел два десятилетия и о жизни в котором много чего рассказал в своей книге.

Более того, он охранял государственную тайну даже от сотрудников КГБ. Как- то к нему домой пришел его коллега по Объекту. Разговор коснулся прежней работы, но Сахаров заметил: «Мы с вами имеем допуск к секретной информации. Но те, кто нас сейчас подслушивают, не имеют. Будем говорить о другом». (Охраной государственных секретов и слежкой за свободомыслящими занимались разные части КГБ.)

Все это к тому, что письмо Суслову 21 июля 1967 года было секретным, и Сахаров не мог о нем рассказывать. Поэтому, видимо, и в его «Воспоминаниях» предмет секретного письма оторван от его статьи для «Литературки», отчего и возникает впечатление некой легковесности.

Значит; все было очень серьезно, и Сахаров всерьез бросал вызов воле ЦК, считая целесообразным то, что не объявили ему нецелесообразным. Наверно, при этом он весь сжался, собрав вею свою решимость в кулак?

Вовсе нет.

Единственное предисловие к научно-популярной книжке

Он, конечно, писал и свою дискуссионную статью для «Литературки» и свои «Размышления» вполне серьезно, как и все остальное в своей жизни, но при этом и с веселой творческой свободой, без которой вообще вряд ли что-нибудь по-настоящему серьезное можно сотворить. И никакого вызова он никому не бросал – у него были дела поважнее и поинтереснее и в физике, и в деле международной безопасности.