Знание-сила, 2000 № 02 (872)

CITYCAT, 07.03.18. Сегодня утром локальная компьютерная сеть главного офиса компании ОРЕОЛ-ТЕЛЕКОМ в Москве подверглась деструктивному воздействию неизвестной природы. В результате происшествия повреждены коммуникационное оборудование и большинство устройств памяти, находящихся в здании. Благодаря предупредительным действиям сотрудников агентства безопасности «Аргус» удалось спасти большую часть деловой информации: резервные копии документов были сделаны за день до террористического акта и сохранены на компьютерах другого отделения ОРЕОЛ- ТЕЛЕКОМ. Однако само разрушительное воздействие предотвратить не удалось, несмотря на предупреждение. Ведется расследование загадочного случая. Представители «Аргуса» пока не сообщили, каким образом им удалось узнать о готовящемся теракте. Однако они заявили, что преступное действие против ОРЕОЛ- ТЕЛ ЕКОМ совершено хакерской бандой «Вольные Стрелки».

Прибытие почты прервало мою медитацию. Аура орхидеи, едва заметно колыхавшаяся в воздухе желто-зеленым спрутом, ровно в десять дважды вспыхнула синими спиралями, а сам цветок раскрылся чуть больше. Сейчас Рита скорее всего уже реализовала свои сумасшедшие проекты биокомпьюгеров. И теперь какая-нибудь бедная мимоза в ее лаборатории считает дифференциальные уравнения или хранит в изгибах ветвей всю «Война и Мир». Я так и запомнил Риту среди ее монстров: она вынимает из пасти какого-то биоэлектрон ного чудища маленький разъем и вставляет… То есть, конечно, не вставляет, а просто берет его в рот и держит зубами, как сапожник держит гвозди, чтобы освободить руки. Я помнил ее и в другие моменты; но что касается ее работы, то с тех пор всегда представлял Риту именно такой — с руками по локоть в чреве машины и с блестящим разъемом во рту.

Орхидея была одним из первых ее созданий. Она потому и подарила мне эту «древнюю игрушку» — я был для Риты «человеком архаичным», поскольку не любил ее изощренных издевательств над природой. Кажется, из-за моей архаичности мы и расстались. Даже назначение этой орхидеи меня раздражало. Если бы она не была прощальным подарком, я бы давно ее выкинул. Это был индикатор всех процессов, которые происходят в компьютере, подключенном к плате цветка. Я никогда не использовал орхидею по назначению, просто включал ее собственную ауру и медитировал на ней. В моем лаптопе все равно ничего особенного не происходило. И только два неожиданно пришедших письма отразились на состоянии цветка — я и забыл, что «сонька» каждый час проверяет почту. «Извини, не нарочно, — мысленно сказал я орхидее. — Надеюсь, ты не обиделась».

Как бы ни был примитивен биоиндикатор Риты, этот полуцветок-полукомпьютер считался самой современной техникой в квартире. Мой старенький лаптоп-«сонька» давно удивлял знакомых. Некоторые даже высказывали предположение, что он собран еще в XX веке. «Почему бы тебе не поставить нормальную тачку?» — спрашивали они. Обычно я отвечал, что у меня и так все есть бесплатно в Университете: а дома мне, кроме электронной почты и редактора, практически ничего не нужно. Когда меня выгнали из Университета, денег на новую технику все равно не хватало. Да и те игры, в которые я играл, не стоило устраивать дома: через Нет-кафе и различные Инфо-центры гораздо удобней заметать следы.

Существовала и еще одна, более глубокая причина такой самоограниченности. Я всю жизнь старался ни к чему особенно не прикрепляться: ни к людям, ни к городам, ни к работе, ни к технике. Забираясь поглубже в воспоминания детства, я видел, откуда происходит эта отчужденность. Слишком быстро прошел тот светлый период жизни, когда родители кажугся самыми большими, самыми умными и самыми красивыми людьми на свете. Уже в школьном возрасте я видел, что мать — обычная истеричка, далеко не умная, но настойчивая в своем желании контролировать все вокруг… или хотя бы в своей семье. А отец — замкнувшийся в себе пьяница, в котором погиб художник. Тем не менее, при всех ссорах и постоянной нервозности, их союз был крепким, как симбиоз водоросли и гриба в лишайнике. Ее окрики и его окурки — чем дальше рушился мир вокруг них, тем крепче была эта связь, основанная на простом психологическом дополнении, которое иногда называют любовью. В свою сеть они пытались затянуть и меня. «Зачем ты закрываешься в комнате? Что ты от нас прячешь?» — кричали они. А я, тогдашний школьник, не мог понять, чего они хотят: ведь я ничего не прятал, я просто читал «Последнего из Могикан» и не хотел, чтобы мне мешал их шум с кухни. С годами я учился закрывать за собой дверь все лучше и лучше: я не проживал больше года в одной и той же комнате общежития, я не имел друзей — да-да, как герой Лермонтова, я имел лишь приятелей, но не друзей, у которых плачутся на плече. Я ненавидел все эти русские «разговоры по душам», эти пьяные кухонные «ты меня уважаешь?», когда выворачивают свое грязное белье друг перед другом, заставляя тебя делать то же самое, заставляя связываться с другими таким сомнительным «душевным родством».