Знание-сила, 2000 № 11 (881)

Наконец, надо иметь в виду биофафию поэта. Препоны цензурные, служебные, в выборе объектов творчества, в содержании и трактовке сюжетов, даже в местожительстве и в передвижениях по собственной стране сопровождали Пушкина вплоть до гибели. Это нередко побуждало поэта маскировать стариной, особенно зарубежной, менее известной, свои идеи, оценки и чувства.

Наибольших вершин в этом отношении Пушкин достиг в цикле сказок, которые он назвал «народными». Созданные поэтом в 30-е годы, на последнем отрезке его жизни, они звучат как завещание. Обратимся к трем сказкам из этого цикла.

Начнем со «Сказки о царе Салтане» (1831). Она воспринималась и обычно воспринимается сегодня как легкое произведение, шутливое и лирическое одновременно, отражающее подъем духа и радостные надежды молодожена Пушкина (на что, впрочем, поэт и рассчитывал). Здесь нет прямого пересказа некоего зарубежного сюжета. Напротив, если не считать немногих западных деталей (в частности, обращения к купцам – «господа», что не входило в старорусские традиции) и чисто русской сватьи Бабарихи, сказка предлагает распространенный общефольклорный набор: царь, царица и царевич, царевна-дева Лебедь со Звездой и Луной 2, 33 богатыря, «гости»-купцы, «не по дням, а по часам» подрастающий (подобно Гераклу) герой и т.д. Но самое главное, что придает особый интерес этой сказке (и что обнаруживается при ее анализе именно медиевистом), заключается в основном объекте пушкинского заимствования, не замеченном комментаторами: в идее острова.

В «Сказке о царе Салтане» перед читателем предстает островное государство, состоящее из города-крепости, охраняемое береговой стражей. Такой город-государство не характерен для России, зато существовал в ряде регионов Европы во времена античности и в Средние века и хорошо известен по литературе. Еще шире значение самого образа острова, которое прямо отсылает читателя из огромной материковой России к западной традиции, где данный образ распространен издавна как символ, знак некоего отлета, выхода из привычной реальности, чаще всего чуда.

Со времен «Одиссея» этот образ имел разные знаковые признаки: острова блаженства, острова изгнания и одиночества, острова, несущего угрозу жизни. В 1516 году английский канцлер, гуманист и католик сэр Томас Мор опубликовал свою «Утопию»: описание идеального острова – сообщества равных совладельцев общей собственности и тружеников, где, однако, для тяжелого труда используются подневольные люди. Через двести лет в той же островной Англии писатель, политик и прагматичный протестант Д. Дефо создает образ необитаемого острова как места проявления воли к жизни, реализуемой через упорный, всепобеждающий труд его единственного жителя и героя Робинзона Крузо. Как известно, и «Утопия», и «Робинзонада» стали, каждая в своем роде, символами, не раз использованными в европейской литературе и вполне знакомыми читаюшей пушкинской России.

Менее известен среди непосвященных еще один остров-символ, своеобразный «остров дураков»: широко распространенная в Средние века и позднее народная утопия – мечта о государстве всеобщего благоденствия. Смысл ее (прекрасно проиллюстрированный, например, Босхом) в том, что в этом обществе вообще никто не работает, но при этом все одинаково хорошо живут. А живут они за счет, естественно, чуда: особых хлебных и «одежных» деревьев или иных сверхъестественных сил, в том числе чародея (джинна и т.п.), волшебного кольца, скатерти-самобранки или молочных рек с кисельными берегами, «освоенных» и русской былиной. Народная утопия часто помещала царство всеобщего блага на какие-либо мифические острова или удивительные, привлекательные, неведомые земли. Такая мечта, в частности, отражена в греческом «Послании» XII века, которое было переведено на Руси в XIII веке и стало основой «Сказания об Индийском царстве».

Пушкин развивает прежде всего общую идею острова как ухода, «отлета» от повседневности – героев буквально выбрасывает на остров волной. Затем поэт обращается к утопии, но утопии народной, то есть образу идеальной жизни – без труда и конфликтов, но с полным изобилием всего и для всех. Царица и царевич находят на острове готовый и благоустроенный город, жители охотно принимают их в качестве правителей (что имеет и античные мифологические прототипы). 1Ърожане живут прекрасно и весело. А роль чуда Пушкин предоставил белочке, которая где-то достает золотые орешки и круглосуточно выгрызает из них «ядра – чистый изумруд», напевая веселую песенку.