в олин голос. Слишком громко, чтобы быть убедительными.
– Объясните, – ответил я скрывая внутреннюю дрожь, – физически, почему так делать нельзя: если головная часть отойдет от второй ступени, разъем неизбежно расстыкуется, цепь разорвется. Надежность – 100 процентов без всякого дублирования. Если толком не объясните, почему так сделать нельзя, схему подпишу только с разъемом вместо пресловутого датчика.
Силы убеждения были неравны: без моей подписи план им бы не закрыли, прощай тогда премия. Возмущению специалистов не было предела, но схема вышла в свет с примитивным датчиком. В утешение ему дали длинное название и внушительный шифр. Он оказался раз в 15 легче лучшего аналога (а в космосе каждый грамм – золотой!), в 7 раз меньше, в 150 раз дешевле. Полезная оказалась ошибка, хоть и нелепая, механическая, как говорят.
В. М. Петляков – главный конструктор пикирующего бомбардировщика Пе-2, самого массового самолета времен Отечественной войны. Разбился в 1942году
М. В. Хруничев – министр авиационной промышленности в конце 40-х – начале – 50-х годов организатор гигантского космического комплекса
Но была в том постановлении и другая ошибка – принципиальная. В этой, по совести, виноват не только я. Специалисты по охлаждению включили в проект и в постановление хорошо отработанный в Аэрофлоте кондиционер на базе грузовика ГАЗ-61. Это было очень радостно – в новой конструкции, пока что даже на бумаге не существующей, – уже есть «железо», да еще с большим опытом эксплуатации, сделанное на серийном заводе!
Позиция эта очень ответственная: приборы в тесном герметичном отсеке греются. Чтобы не сгорели, воздух в нем гоняет вентилятор. Протекая вдоль охлажденной в космосе до абсолютного нуля стенки, он хорошо охлаждается. Иное дело при наземных предстартовых проверках: под обтекателем, да еще в жарком Байконуре, жара может быть градусов 70. Пришлось сделать дополнительную систему: в приборном отсеке – теплообменник, в который через бортовой отрывной разъем подается от наземного кондиционера охлаждающая жидкость – спирт особой очистки (гадость немыслимая, но его пьют).
Пока нашу систему проектировали, строили, испытывали, кондиционер не только морально устарел, но и физически состарился: спирт через массу трещин и дыр хлестал во все стороны, в том числе на раскаленный картер двигателя. Почему пожар не случился – ума не приложу. Систему приняли на вооружение и сразу поставили на боевое дежурство. Она должна быть готова к действию каждую минуту, без перерывов – «Деймосы», «Самосы» и прочие «Фобосы» ждать не будут, а начальство из генштаба шутить не любит: по каждому докладу о срыве боевого дежурства скандалит не где-нибудь – в политбюро. А нового кондиционера нет – ни в одно из 32 постановлений ЦК КПСС и СМ СССР и решений военно-промышленной комиссии (кое-что можно было пробить и через нее) вписать не догадались, надеялись отремонтировать старый. Но в производстве не было уже никаких запчастей. Несчастная прокладка или манжета из подходящей резины – проблема. Как быть? Невозможно с такой «мелочью» соваться в правительство, да и некому – вхожий в высшие сферы Челомей умер, а его преемник ходит туда только по приглашению.
– Решай сам, – отрезал он, не дослушав доклад.
Справедливо, конечно, – следовало поднажать на охлажденцев и заказать вовремя кондиционер, но от этого не легче. Одно ясно: выходить из положения придется своими силами, без специалистов-смежников. Охлажденцы такую возможность отвергают – привыкли организовывать смежников.
– Почему, – пристаю я к ним, – что здесь сложного? На выходе пневмодрели – всегда борода из инея, на мясомолочных комбинатах расширением сжатого воздуха его ожижают. Почему бы нам в отсек не запустить охлажденный в сопле сжатый воздух?
– Потому, что воздух плохой хладагент, а спирт – хороший. Работать лучше с хорошим.
– Но внутри отсека вы работаете воздухом?
– Вынужденно. Снаружи такой необходимости нет. Надо привлекать специализированную организацию, например, «Криогенмаш».
– Исключено.
– Тогда решай, как знаешь, без нас.
– Я-то решу, – храбрюсь я, – а где вы премию найдете – не моя забота.
Как раз в это время готовился документ о премировании за принятие системы на вооружение – по несколько окладов минимум. Потерять такие деньги…
Сделали агрегат, уместившийся в кейс. Два человека – лучший расчетчик (действительно ас в своем деле) и лучший в отделе конструктор. Заработало нормально с первого включения на лабораторном стенде. Это, надо сказать, явление редчайшее – обычно при первом включении выявляются разные мелочи. На этот раз беспристрастный самописец ставил экспериментальные точки прямо на теоретическую кривую. Почему-то это не произвело на «отца» конструкции никакого впечатления. Он просунул руку в глубь стенда, и тут его лицо преобразилось.
– Холодит, – изумленно прошептал он, – надо сказать Евсею (расчетчику). Он, как ни странно, удивился еще больше.