Знание-сила, 2001 № 08 (890)

Главная особенность московского августовского путча – отсутствие упоминания компартии в декларациях заговорщиков. В обращении не встречается также слово «социализм», и можно понять, что и социализм, и партия ушли в подполье, постарались спрятаться за широкую спину государства, «великой советской державы».

Следовательно, перед нами – государственный переворот. Но так ли это? Что изменилось после создания ГКЧП и объявления Геннадием Янаевым, что он исполняет, начиная с 18 августа 1991 года, обязанности президента СССР? Если не считать исчезновения Михаила Горбачева – ничего не изменилось. У власти ост amp;чись те же самые люди, которых тщательно, одного за другим, подобрал лично Горбачев.

Это было совсем недавно – все еще отлично помнят, как добивался президент СССР избрания вице-президентом никому неизвестного серого комсомольско-профсоюзного деятеля. Как, после первой неудачной попытки, Горбачев настаивал на новом голосовании, которое позволило протащить Янаева, «вернейшего из верных», в кресло вице-президента. И все остальные члены ГКЧП – королевская рать Горбачева.

И нельзя даже сказать, что они ему изменили. Они всего-навсего выбрали одну из горбачевских линий, одну из множества, которые проводил президент, меняя их каждый день. В августе – он нес личину либерала и демократа, в январе – он был консерватором и реакционером. Заговоршики взяли на вооружение Горбачева январского, ударив им по Горбачеву августовскому.

Трудно называть «переворотом» ситуацию, в которой остается на месте вся структура государственной власти, кабинет министров в полном составе, вся структура партийной иерархии. Даже введение чрезвычайного положения нельзя считать признаком переворота, ибо уже около двух лет разные люди его требуют: его несколько раз просил ввести Горбачев, совсем недавно просил дать ему чрезвычайные полномочия премьер-министр Павлов. Страна шла к чрезвычайному положению. И – пришла.

Не было переворота. Был – заговор. История демонстрирует, что если заговорщики не обеспечивают себе всю полноту власти в течение 24 часов, вероятность удержания власти сокращается с каждым часом, одновременно нарастает сопротивление. Прежде чем остановиться коротко на оппозиции, следует отметить загадочный факт, не привлекший, как мне кажется, внимания комментаторов. Михаил Горбачев отлично знаком с историей свержения Хрущева; есть основания полагать, что он был уведомлен о готовящемся свержении первого секретаря. Сегодня история антихруневского дворцового переворота известна. Хрущев знал о заговоре, но не считал нужным принять меры, ибо не верил, что кто-то может свергнуть всемогущего Лидера. Нет сомнения, что знал о заговоре и Горбачев. Если об этом чирикали воробьи на всех крышах Парижа, Нью-Йорка и других столиц, не мог оставаться в неведении один только муж Раисы Максимовны. Видимо, и на этот раз самоуверенность и презрение к политическим друзьям помешали предотвратить опасность.

Но была у Горбачева еще одна гарантия. Наученный хрущевским опытом, Михаил Горбачев создал себе два центра власти: он носил не только шляпу президента, но и кепку генерального секретаря. Это ему не помогло, но заговорщики, лишив Горбачева президентского кресла, оставили ему – у них нет возможности поступить иначе – стул генерального секретаря. И возникла странная ситуация: опальный президент остается действующим генеральным секретарем ЦК КПСС. Снять Горбачева может только съезд партии. Коммунисты ушли в подполье так глубоко, что забыли на поверхности своего генсека. Вряд ли это повысит их престиж.

Это – третий удар. Первый нанес Хрущев, разоблачив сталинские «ошибки» на XX съезде. Второй удар был нанесен Центральным комитетом, снявшим Хрущева. В 1956 году плевали на мертвого идола. В 1964-м – на живого. Третий удар – 1991 года – был сделан по пустому месту: идола забыли.

«Мятеж не может кончиться удачей, тогда бы назывался он иначе». Удачный мятеж называется революцией. Неудачная революция обзывается мятежом. Удача или неудача определяется сопротивлением – наличием или отсутствием. Августовские заговоршики не могли не встретить сопротивления: в Москве находится второй центр власти, причем легитимной, избранной демократически, всенародным голосованием. Тысячу раз был прав (со своей точки зрения) Ленин, не желая иметь российской компартии, российских институтов власти: они автоматически создавали в столице страны двоевластие. Борис Ельцин, сильный своей легитимностью, не мог сдаться на милость заговорщиков. Возникла парадоксальная ситуация: Россия выступила против центра, Москва против Москвы.

Организация сопротивления заговорщикам осложняется тем, что не было переворота. Убрали Горбачева. Но разве не было это недавним требованием сотен тысяч москвичей, пришедших на Красную площадь? Борис Ельцин требует возвращения Горбачева, но в апреле он настаивал на том, чтобы президент СССР подал в отставку.