Измельчали коренные пуэрториканцы не случайно. Для борьбы с ядовитыми змеями завезли мангустов. Прожорливые зверьки поели почти все, что бегало, прыгало и ползало, кроме самых больших и самых маленьких. Вот и получается, что в заповеднике не осталось почти ничего заповедного, кроме папоротников и коки.
Но разбавленный азиатскими, африканскими и австралийскими пришельцами лес продолжает жить своей дождевой тропической жизнью. Корни деревьев и сопутствующие им грибы и бактерии разрушают вознесенное Кордильерой океаническое дно. Не будь леса, горы бы не стирались так быстро. Кристаллы и минералы переходят в растворы, которые ниспадают водопадами, стекают ручьями и сливаются в большие черные (от смытой органики) реки, которые несутся к Атлантическому океану.
Унесенные водой минеральные и органические добавки дождевого леса оседают, захваченные другим лесом – мангровым. Туда я направляюсь сам. Благо автобусы доходят почти до самых зарослей. Пуэрториканский городской автобус с его мощнейщим кондиционером – это глоток свежего прохладного воздуха посреди знойной весны. Но если перед ним не выскочить на дорогу, вожделенная свежесть умчится вдаль серебристым снарядом. (Если выскочить, тоже не всегда затормозит.) Ходят они по расписанию, но каждый по своему собственному, независимому от расписания маршруту. Второй может прийти через пять минут после первого, а третий – через два с половиной часа. Но это неважно. Если долго ничего нет, можно и пешком прогуляться. Дорога тянется вдоль бесконечного желтого песчаного пляжа с редкими кокосовыми пальмами.
Маленький островок леса, прижатый к лагуне кокосовыми плантациями, по-прежнему смело наступает на целую Атлантику. (Это местечко, тоже национальный парк, называется «Пиньонес» – ананасики.) Красная мангрова лапшой свесила свои длинные (до тридцати сантиметров) стручки красноватого цвета прямо в океан и простерла над волнами толстые широкие кожистые листья, покрытые защитным восковым налетом. Им совершенно не страшны соленые брызги, от которых лопаются клетки обычных наземных растений. На ее раскидистых низких густых ветвях днем любят вздремнуть серые и зеленые с оранжевым игуаны. С заходом солнца они плюхаются в лагуну, чтобы подкрепиться морской травой. Это самые большие из диких пуэрториканцев. У некоторых игуан от довольно умной для рептилий мордочки до кончика чернополосого хвоста – полтора метра.
Приютившие игуан мангровы тоже сбрасывают семена в соленую воду. Чем больше семян упало – тем лучше. Хоть одно прорастет в не слишком гостеприимной для цветковых деревьев среде. На смену им упадут новые, которые уже распустились лимонно-желтыми цветами. Некоторое время семя, смазанное с одного конца водонепроницаемым составом, будет болтаться, словно поплавок- перо. У него появятся корешок и несколько листьев. В таком виде мангровая поросль может покачиваться на волнах до года или пока не прибьется к отмели. Еще через год росток вытянется на метр вверх и, выпуская опорные корешки, пошагает вдоль берега. Несколько таких растеньиц, переплетаясь, в состоянии ослабить течения. Вокруг них наслаиваются заиленные пески. Добавляется листовой опад (по три тонны листьев с каждых четырехсот соток). На опад набрасываются изголодавшиеся бактерии-разрушители, и через несколько лет лес прирастает новой полосой черной от органики почвы.