Знание-сила, 2002 № 07 (901)

«Скажи по-русски!» – это просьба выразить мысль коротко и ясно. «Поговорить по-абхазски» или «по-ингушски» можно и но русском языке, но с соблюдением этикетных норм. Везде слово следует за мыслью или поступком человека, давая им объяснение. Слово-молва следует за человеком. В Ингушетии говорят: «Посмотрев вперед – шагни. Посмотрев назад – скажи». Человек идет вперед, а слово за ним. Если справедливо, что люди вышли из «первоначальных времен», как говорилось в предшествующей статье, то слово старше людей, ближе к ночолу всего.

– Уже в Древней Греции носителями речи были скитальцы, их называли рапсоды. В более архаическом обществе таких рапсодов нет, там 6epeiyr слова. Архаические общества очень молчаливы, слова там – ценность. Право на слово получает человек, находящийся вне этого общества, – скиталец, отщепенец, бегун, странник. Все это – протоинтеллигенция. Первым обратил на это внимание Георгий Петрович Федотов. Все это хорошо понимал Плотин. Он считал, что говорение – это дерзание, нарушение покоя. Значит, он уже поставил точку под всей архаической культурой, находящейся в покое, и открыл путь к обществу говорящему, к такому обществу, которое не может молчать.

Прекрасно, значит этнограф – человек, живущий в современном обществе и потому подчиненный его законам, он не может молчать. А слова – это нарушение покоя. Вот чем занимается этнография. Она точно также, как какой- то человек, что-то описывает в силу своих возможностей. С ней можно спорить, обвинять в романтизме, например, и в то же время этнографический (или антропологический) текст, посвящен ли он маленькому сибирскому народу или процветающему обществу Запада, все равно будет беспокоить совесть человеческую, и это будет нарушением покоя.

А почему? Потому что слово – это вопрошение о смысле человеческого существования. А оно может возникнуть там, где есть рефлексия и отложенные проблемы и какие-то идеалы, и мы обращаемся к самим себе – кто мы и зачем мы? Чем заданы и чем оправданы? Поэтому этнография и антропология процветают том, где люди задают вопрос своей собственной культуре. Только в таком нравственном климате можно спрашивать об абсолютных началах человеческого существования.

– И нормальное общество не может обойтись без этнографов-антропологов, потому что в идеях демократии есть мощное антропологическое основание. Если посмотреть на историю тоталитарных обществ, то развитых антропологий они не дали. Антропологические знания появлялись всегда лишь в демократических обществах. Скажем, в Древней Греции. Ведь Геродота, названного Цицероном отцом истории, с тем же основанием можно называть отцом антропологии. Не только из-за того, что он объездил пятьдесят стран и сообщил многое о живущих там народах. Сама установка Геродота гуманистична, открыта, чего стоит его признание египтян более развитым и культурным народом, чем греки! И это делает сам грек Геродот, вот что такое демократическое общество. А Миклухо-Маклай? Типичный отщепенец, бегун, искатель, странник, если говорить федотовскими терминами. Типичный интеллигент, выразитель потребностей российского, европейского климата той поры. Но вот слова Льва Толстого о нем в письме к Миклухо-Маклаю: «Вы доказали, что человек повсюду человек». Это относилось к изысканиям Маклая на Новой Гвинее и в соседних регионах Юго-Восточной Азии.

Но сколь разнообразны эти люди, сколь разны их представления, быт, привычки, и как обогащает нас зноние о них, кок окрошивает мир, превращоя его в многоцветье! И все это благодаря бесценному опыту этнографа-онтрополога, благодаря его слову.

– Живу я в Балкарии, а для них сено – все. Есть даже анекдот: выиграл балкарец автомобиль и спрашивает: «А нельзя ли это сеном получить?». Понятно, скотоводческий народ. Я это ссно принимаю с аспирантом и укладываю в большой стог на зиму. Помогаем, как можем; закончили работу, и, естественно, они накрывают стог полиэтиленовой пленкой, чтобы дождь не намочил его. И вдруг, чтобы сберечь пленку, они расстилают сверху огромный войлочный ковер прошлого века! Ковер – сумасшедшей красоты! Он до сих пор у меня перед глазами: на бледно-липовом фоне красный орнамент. И этим ковром на зиму закрывают пленку…

Такого ковра никогда уже больше не будут делать – пятиметровый, шутка ли! Как же я жалею, что не попросил его и не прислал сотни метров этой дурацкой пленки! Но я никогда активно не влезаю в жизнь людей.

Какие сочные краски проступают в рассказох Яна Чеснова! Вспоминаю еще один его анекдотический рассказ. Идут два ингуша, а впереди них – русский лингвист и этнограф Николай Феофанович Яковлев. В какой-то момент он вынимает платок сморкается и убирает платок в карман. Ингуши переглядываются: «Смотри, кокой жадный, доже сопли бережет».