Знание-сила, 2002 № 08 (902)

Тема миграции актуальна в Германии как никогда: ее широко обсуждают и политики, и население. Во второй половине XX века ни в один другой регион Европы не переселялось столько людей, как на территорию старой федеративной Республики. Девять процентов общего населения Германии не имеет сегодня германского паспорта.

Федеральное правительство отреагировало на эти изменения рядом мер. Так, например, дети иностранцев автоматически становятся гражданами Германии, если их родители живут в стране более восьми лет. Почти половина из 7,4 миллиона иностранцев живут и работают здесь уже 10 лет, 30 процентов – 20 лет и более. 20 процентов иностранцев родились уже в Германии. А среди всех детей до шести лет, родившихся в Германии, иностранцев 87 процентов.

Самую большую группу мигрантов составляют турки – 2,1 миллиона человек. А каждый четвертый мигрант родился в одной из стран ЕС. Число бизнесменов, не имеющих германского паспорта, с 1987 года удвоилось и составило 280 тысяч человек. 8,6 процента иностранцев – студенты в вузе. Из них 35 процентов сдали здесь и экзамены на аттестат зрелости.

Из Записок Авиаконструктора

Юлий Шкроб

Жизнь этого человека нередко висела на волоске, не раз круто менялась.

Но никогда он не плыл по течению. В самых трудных ситуациях гнул свою линию.

Солдат, инженер, педагог

Короткой летней ночью 1950 года меня разбудил зубовный скрежет на соседней койке. Снится, что ли? Но кругом храпели, ворочались товарищи – студенты МАЙ. Мы проходили практику на самолетостроительном гиганте в Казани. Жили все ПО человек в зрительном зале клуба-барака.

– Юль, – взволнованно прошептал сосед, – никому ни слова! Пожалуйста! Если начальство узнает, в Москву отправят. Что тогда делать без практики? Раны иногда побаливают. Ну, днем ничего, терплю. А во сне иногда и скулю неприлично.

– Слушай, но ведь это не шутки. Что врачи говорят?

– Да я постоянно в госпитале наблюдаюсь. Говорят, с этим можно и пел века прожить, и окочуриться завтра. Виноват сам: не согласился на ампутацию, потому и не смогли они сделать все, как положено. Предупредили: болеть будет до гроба. Жаловаться не на кого. А боль понемножку ослабевает. Или я привыкаю.

– Жаловаться, Володя, может, и бесполезно, но хоть обезболивающее…

– Ты что, – подскочил он на кровати, – если я попробую наркотик, конец тогда Владимиру Ильичу Патрушеву, потомственному инженеру! Это я знаю точно. Так что терпеть, терпеть и терпеть. Другого не предвидится.

На соседних койках стало особенно тихо.

А Патрушев рассказывал.

Под Кенигсбергом не раз ходил в разведку. В основном они, недокормленные слабаки, стояли на шухере, пока дюжие таежные молодцы хватали, вязали, тащили на себе здоровенного дядю. А он отбивался изо всех сил: ни один «язык» не хотел идти в плен. Нестерпимо долог путь через горящую, взрывающуюся «ничейную» землю в родной спасительный окоп. На войне год – целая долгая жизнь. В 44-м в Восточной Пруссии ранило.

– Тяжело, как видно.

– Бывало и похуже. Врачи в марийском госпитале спасли почти вопреки науке не только жизнь, но и ногу. Это им далось нелегко: газовая гангрена – не шутка. Домой приехал, как старик с палочкой. Другу – теперь он профессор МГУ – пришлось хуже: обе ноги ампутировали. Но он не сдался и мне не дал; по-быстрому едали экстерном за потерянные девятый  и десятый классы и рванули в Москву.

Нелегко постигать науку, когда то и дело напоминают о себе раны. Но, как выяснилось потом, Володя не просто сдал, а всерьез усвоил то, чему учили выдающиеся преподаватели- ученые, и самостоятельно освоил то, чему должны были научить безграмотные приспособленцы, проникавшие тогда на кафедры через партком или другие задние ходы. Эти неучи и рвачи активно вытесняли тогда лучших педагогов-ученых под флагами борьбы с космополитизмом, низкопоклонством и прочими завиральными идеями.

В те времена государство в упор не видело человека – были людские резервы, население, наконец кадры, но нелюди. Бездушная, безмозглая, дико не производительная государственная машина распределяла нас, специалистов высокого класса, как неодушевленные предметы. Патрушев попал в «Сельхозмаш» – так именовался особо засекреченный почтовый ящик. Впоследствии его присоединили к совсем юной фирме Челомея. Там тогда была особая, почти семейная атмосфера.

Один из важнейших агрегатов всех челомеевских машин – механизм перевода в рабочее положение крыльев, сложенных, как у птицы, в транспортном. Эта операция совершается уже в полете. Небольшое, казалось бы, изменение технологии, на самом деле – основа внушительных тактических преимуществ: значительно повышает скрытность, а значит, и живучесть кораблей-носителей.