Знание-сила, 2003 № 12 (918)

— Еще во время учебы в последнем классе школы я изучал теорию относительности Эйнштейна вместе с моим другом Сергеем Трубниковым. Мы читали книгу «Математическая теория относительности» Артура Эддингтона, обсуждая главы по мере прочтения. Я был очарован красотой теории и в особенности тем обстоятельством, что она может быть использована для изучения Вселенной в целом, начиная от се зарождения и Большого Взрыва. Я думал, что возможность участвовать в этом изучении и способствовать созданию чего- нибудь нового — это и есть предел счастья.

— Способен ли в принципе человек, являющийся частью мироздания, понять целое? Или он обречен на догадки, которые никогда не сможет проверить? Не является ли космология крайним пределом, до которого простирается возможность познания?

— Я думаю, что о Вселенной мы знаем уже поразительно много. Сомневаюсь, что мы когда-нибудь достигнем полного понимания, но верю, что уже близки к тому, чтобы ответить на глобальные вопросы вроде: «Было ли у Вселенной начало?», «Закончит ли она когда-нибудь свое существование?», «Имеет ли Вселенная конечные размеры либо она бесконечна?».

— Читаете ли вы лекции студентам? Волнуют ли их судьбы мироздания?

— Я преподаю аспирантам. Многие из них просто очарованы космологией и хотят проводить исследования в этой области. Я всегда пытался убедить их, что лучше специализироваться в более практичной области физики, например, биофизике. Конкуренция в области космологии очень жесткая, поэтому идти в нее должны только те, кто чувствует к ней «роковую тягу».

— Согласно вашим теориям. существует бесконечное множество параллельных миров, населенных нашими двойниками. Не кажется ли вам, что жизнь в Харькове в каком-то смысле была вашей «паршшельной Вселенной»?

— Я уверен, что в параллельной Вселенной я все еще охраняю зоопарк...

— Есть ли в ваших гипотезах место Творцу?

— Наука всегда начинает с допущения, что любой феномен имеет естественное объяснение. Некоторые веши кажутся настолько таинственными, что наводят на мысль о существовании Бога, но число таких феноменов постепенно сокращается. Один из примеров — это начало Вселенной. Долгое время было трудно представить, как его можно описать с помощью научной теории, но теперь мы знаем, что это возможно. Таким образом, вслед за Лапласом можно сказать, что пока мы не нуждаемся в гипотезе о существования Бога. Тем не менее было бы глупо говорить, будто наука доказала, что Творца не существует. Некоторое время назад редакция журнала «Bild der Wissenschaft» предложила мне задать три вопроса волшебнице (см. «Знание — сила», 2003, № 1. — Прим. ред.). Два вопроса, которые я задал бы ей — о природе вероятностей в квантовой механике и сущности сознания, — до сих пор не имеют ответов. Неизвестно, будет ли физика способна когда-нибудь ответить на них, но ученые определенно будут продолжать делать попытки.

— Как бы вы продолжили фразу «Жизнь — это...»?

— Боюсь, я недостаточно мудр, чтобы ответить на этот вопрос.

Физфаку МГУ — 70 лет!

В 2003 году исполняется 70 лет физическому факультету МГУ, воспитавшему не только лауреатов Нобелевских премий и ученых, сделавших мировые открытия, но и современных успешных бизнесменов, элиту российского общества и просто достойных граждан. 06 истории, жизни и проблемах факультета мы беседуем с его деканом, профессором, доктором физико-математических наук Владимиром Ильичом Трухиным.

— Физический факультет МГУ — неотъемлемая часть истории России, переживший взлеты и падения страны. Расскажите немного о его выдающейся истории, талантливых преподавателях и судьбе науки.

— Во-первых, я хотел бы отметить, что в этом году мы празднуем еще один важный юбилей: 50 лет назад были торжественно открыты новые здания Московского университета на Ленинских горах, в том числе и физического факультета. Только для нашего факультета было построено семь зданий, что говорит о высокой оценке той роли, которую всегда играла физика в нашей стране. История же самой науки физики в России насчитывает почти 250 лет, с тех пор как в 1755 году на философском факультете появилась кафедра «физики экспериментальной и теоретической», за что ратовал сам Михаил Васильевич Ломоносов.